О Мервине Пике и его биографах. Рецензии на книги:

G. Peter Winnington. Vast Alchemies: The Life and Work of Mervyn Peake, 2000.

Estelle Daniel. The Art of Gormenghast: The Making of a Television Fantasy, 2000.

Автор: Джо Сандерс

Более тридцати лет назад мне удалось получить на английском отделении университета Индианы тему о современной британской фентези для моей диссертации.  Выдержав, как это водится (и даже сверх того) настоящее сражение с комиссией, я несколько сократил масштабы своих всеобъемлющих планов, и в результате стал изучать творчество наиболее существенных представителей жанра, тех, кто мог проиллюстрировать своим творчеством развитие британской фентези в двадцатом веке. Таковых оказалось трое: Дж.Р.Толкиен, Уильям Голдинг и Мервин Пик.

Наименее знаменитый из троих, Пик тем не менее, как мне кажется, принадлежит к немногочисленной элите фантастов последнего столетия. Более того, его работы не устарели и по сей день.  Вышедшая из-под пера Виннингтона биография несколько "хромает" из-за того, что ему не  разрешили разместить там многочисленные примеры художественных работ Пика и цитировать более длинные фрагменты из его прозы, особенно из цикла романов "Титус Гроун"(1946), "Горменгаст"(1950) и "Титус один"(1959), которые являются вершиной его творчества.  Тем не менее, Виннингтон весьма изобретателен в передаче того воздействия, которое оказывают на читателя романы Пика, и умеет словно бы воссоздать в его памяти смутное давнишнее воспоминание об огромном, древнем, изолированном от мира замке Горменгаст, где происходят события первых двух книг цикла. Виннингтону искусно удалось выполнить свою задачу. И хотя из-за того, что Пик не только писатель, но и художник, предполагается, что на писательском поприще он должен больше полагаться именно на визуальное описание, тем не менее Горменгаст оказывается реален для всех видов чувственного восприятия. Эхо, отдающееся в залах, вгоняющая в дрожь тьма... На самом деле, замок - это не просто место действия романов, он как живое существо, и присутствие этого дремлющего исполина на заднем плане всех событий внушает неясную тревогу. Одной из целей Виннингтона, взявшегося за биографию Пика, было показать, как вся жизнь Пика трансформировалась в его искусство, и он особенно убедителен, когда показывает, как проведенное в Китае детство Пика оставило после себя образы темных громад, кое-где оживленных яркими пятнами гротескных деталей, и как эти образы всегда реяли для писателя где-то у границ повседневности.

Кроме того, Виннингтон отмечает некоторые особенности и внешность людей, с которыми Пик сталкивался, строя предположения, как они могли быть вовлечены в построение образов персонажей. Это, конечно же, чистые догадки, и Виннингтон слишком хорошо знает об этом, чтобы зайти слишком далеко в своих предположениях.  Самое убедительное сходство - между самим Пиком и Стирпайком, антигероем первых двух книг о Титусе. Виннингтон замечает:  «В середине 40-х годов он [Пик] подписался в письме к своей машинистке, Хильде Нил: "по прозвищу Стирпайк"; но мне не известно ни об одном, подписанном "Титус"». Самая известная фотография Пика (сделанная Дереком Сейером в 1946 году, и использованная на суперобложках его книг) очень сильно напоминает Стирпайка в собственноручном изображении Пика: удлиненное лицо, взъерошенные волосы, проницательный взгляд. Только выражения лиц совершенно разные. Стирпайк словно избегает зрительного контакта, так что кажется, что он не подозревает о присутствии постороннего. Он смотрит в сторону, линия рта лишена даже намека на улыбку. Как и Пик, Стирпайк умеет уловить разницу между претензиями человека  и тем, что он представляет из себя, между нашими ожиданиями и тем, что мы получаем на самом деле, но вместо того, чтобы найти нечто забавное в этом понимании, Стирпайк изыскивает способы использовать такие несоответствия в собственных интересах, переступая через любого, кто встанет поперек дороги.

Пику, как показывает Виннингтон, никогда не удавалось использовать свои способности по-настоящему успешно. Кроме романов о Титусе (и сопутствующей новеллы "Мальчик во мгле"(1956 г.)), он создал бессчетное число рисунков и набросков, несколько томов поэзии, другие романы и пьесы. Однако его талант к визуальной и словесной образности был слишком своеобразен и тревожен, чтобы надолго остаться модным автором. Его никогда не хвалили так, как он того заслуживал, и он не заработал денег, в которых нуждался. Его последние годы были омрачены неверно поставленным диагнозом и неправильным лечением, и он умер в 57 лет практически забытым.

Однако Пик никогда не был забыт полностью. Майкл Муркок, например, немало потрудился, чтобы сохранить репутацию Пика как писателя, и с его поддержкой вдова Пика, Мэйв Гилмор, выпустила воспоминания о Мервине Пике (1970 г.), за которыми последовала неформальная, но эмоциональная книга воспоминаний Гордона Смита, долгое время бывшего другом Пика (1984 г.). А затем были "Мервин Пик" Джона Уотни (1976 г.), "официальная" биография, подготовленная помощником Гилмор, в которой ему щедро позволили использовать цитаты и рисунки. Виннингтон полагает, что эти преимущества были зря растрачены, часто (и к месту) укоряя Уотни за доверчивость и небрежность. Я еще не видел недавнего издания книги Малколма Йорка о Пике (2000 г.), еще одной биографии, подготовленной с помощью семьи Пика, но, как говорят, ее портит негатив по отношению к Пику как к человеку.  Написанная со знанием дела и уважением к предмету, книга Виннингтона на сегодняшний день стала основным источником достоверной информации о жизни Пика.

Виннингтон не делает попыток углубляться в критику, хотя действительно пытается проследить связь между жизнью Пика и его работами. Джон Бачелор посвятил почти две трети книги  "Мервин Пик: биография и критические исследования"(1974) критическому анализу. Самого же Виннигтона можно благодарить за большую часть нашей осведомленности о Пике, ведь именно он был редактором центра по изучению работ Пика "Peake Studies", с тех пор как тот был учрежден в конце 80-х.  Еще он редактировал  ценную подборку критических эссе по прозе Пика, которые были включены в издание "Титуса в одиночестве" 1992 года.

В качестве  комплимента труду биографов и критиков, рассмотрим заодно книгу "The Art of Gormenghast: The Making of a Television Fantasy", опубликованную одновременно с выпуском четырехчасовой экранизации ВВС. Это увлекательный рассказ о том, как люди, которые любят книги Пика, старались любовно и осторожно  воссоздать первые два романа цикла в телевизионном мини-сериале. Там собраны личные воспоминания актеров (таких как остроумные наблюдения Джона Сешнса, что это "Диккенс с трещинкой"), детали того, как создавались сцены и шились костюмы - показано, как много было вовлечено в этот проект людей, которые стремились все сделать правильно. Такой акцент на работе с деталями может показаться ненужным для той панорамы из тяжеловесных, малоподвижных  глыб, которая  и составляет ужасающее очарование Горменгаста. Телевизионная постановка проделала хорошую работу, отразив игривую фантасмагоричность Пика, но меньше преуспела в изображении того, как все-таки угнетает вечно жить в тени Кремниевой башни.

Самая большая ценность The Art of Gormenghast для читателя, однако, это подборка личных фотографий - именно такие значительно оживили бы книги Виннингтона - и авторские рисунки некоторых персонажей и сценок из романов. В частности, рисунок Стирпайка, упомянутый выше, занял несколько страниц и, представленный в цвете, дает возможность каждому оценить талант Пика к работе с чернилами и пастелью. В таком размере заметны исправления, внесенные Пиком в набросок. Можно рассмотреть, как смещены в сторону зрачки глаз молодого человека, и попытаться вообразить, о чем он мог бы думать. Он озадачивает, интригует и очаровывает. Так же, как и его создатель.

© Источник: http://www.depauw.edu/sfs/birs/bir85b.htm 

И трудно не прокомментировать...

....Порадовали, ох, порадовали и биограф Виннингтон, и журналист, озаботившийся вкратце донести до нас, скромных  читателей, мнение историков. Такие исследователи льют бальзам на сердце и вручают законную индульгенцию каждому, кто открыто или втайне надеялся, что Стирпайк исхитрится как-нибудь выкрутиться из переделки и оставит правосудие с носом. А таких, мне почему-то кажется, абсолютное большинство... Никто не любит бедного положительного Титуса, даже сам Пик. И почему я не удивлена? Даже наоборот, я свято убеждена, что все нормальные авторы любят своих злодеев (если это, конечно, полноценный персонаж, а не совсем абстрактный Кащей) не меньше, чем родители - свое шкодливое чадо. Вот такого родителя мне Пик и напоминал всегда - сурово потрясающего ремнем под угрозы отобрать любимую рогатку и страшно наказать за безобразия, и одновременно расплывающегося в умиленной улыбке: пакостное, конечно, чадо выросло, но свое ж, родное, и ишь какое шустрое.  Грустно, на самом деле. Если бы перевернуть финал "Горменгаста" на 180°, и третий том был не про Титуса, а про Стирпайка, был бы он популярен менее первых двух, даже несмотря на отсутствие собственной харизмы Замка? Не испытывал ли сам Пик сожалений, став заложником глобального замысла и расставшись с персонажами, которых любил, ради того, чтобы последовать за носителем идеи? Никто теперь не ответит...

Но мне вовсе не странно, что альтер эго автора таки не хороший мальчик Титус, бунт которого не состоялся бы вовсе, если б к тому времени  не подготовили почву козни Стирпайка, через всю линию которого красной нитью проходит сожаление о саморазрушительной погоне за мечтой и даром растраченной энергии. Упорством, беспримерной волей и умом Пик любуется куда больше, чем подчеркивает жестокость и подлость, и что поделать читателю, который переворачивая страницы последних глав застенчиво надеется, что автор что-нибудь да придумает, чтобы примирить желаемое и действительное, ведь и сам автор как будто переживает не меньше нашего и со своей высокой позиции творца вселенной наблюдает за финальной битвой с оттенком печали – логика сюжета требует покарать злодейство, но так не хочется отдавать свое заблудшее детище в руки благородных мстителей. Ведь автор, он на нашей стороне, и нет ничего отраднее, чем получить тому подтверждение. 

Опередившие свое время

После этой статьи совершенно очевидно, что Стирпайк выражает в трилогии авторское «я». Значит какие –то черты его характера или обстоятельства жизни должны совпадать с биографией писателя.

И тут первое , что бросается в глаза - гениальная разносторонность личности. Сфера умений Стирпайка захватывает музыку, поэзию, дизайн интерьеров и многое другое. Он - превосходный актер, оратор и организатор, а местами еще и философ. Герой видит окружающих насквозь и часто высмеивает их, демонстрируя оригинальный ум и богатую фантазию. Если вспомнить иллюстрации Пика ко всем трем романам, то легко заметить, что все герои изображены им с явной иронией. Ирония разлита по всему повествованию, и она отразилась в самой концепции консервативного до смешного замка.

Такой человек, как Стирпайк, слишком уж ярок для Горменгаста, слишком контрастирует с убожеством окружающего мира. Не случайно у читателя возникает ощущение, что герой несовместим с жизнью замка, что он родился не в том месте и не в то время. Говоря же о самом писателе, исследователи его творчества отмечают, что он намного опередил свое время, что его искусство принадлежало будущему. 

Слава, поклонники, переводы на другие языки, экранизация его романов - все это случилось уже после смерти М.Пика. А при жизни признание и успех обходили его стороной. И если проводить параллели с миром замка, рисуя который автор сгущает краски, то мы видим , что все усилия Стирпайка, все его планы, все его таланты по сути лишь отодвигают его конец. Решение - поступок - передышка, и все сначала. Каждый новый день - это новая бездна, новая сверхзадача. И все равно Стирпайк делает лишь малую часть из того, что мог бы сделать. Горько должно быть сознавать свои выдающиеся способности и не знать, как ими распорядиться, не иметь ни простора, ни выбора… 

Остается недописанной великая трилогия о замке Горменгаст, и сходит с ума ее создатель. Быть может, описав безумие и страшный конец Стирпайка, своего литературного двойника, М.Пик предсказал свою собственную судьбу? Или даже создал ее, ведь великие произведения искусства зачастую определяют и жизнь и смерть своих создателей…