Сайт о замке "Горменгаст"  

Мервина Пика и его обитателях 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Переводы "ТИТУСА ГРОУНА" 

 

На сегодняшний день в распоряжении русскоязычного читателя имеются два варианта перевода первого романа из трилогии о Горменгасте: перевод  А. Сумина и  О. Колесникова "Титус Гроун", а также перевод Сергея Ильина "Титус Гроан". Они настолько непохожи, что сравнение их между собой сродни сравнению теплого с мягким. Хотя нельзя сказать, что авторы первого перевода напрочь лишены чувства слова, тем не менее, с моей, читательской точки зрения  они позволяют себе слишком вольно обращаться с текстом - появляются и исчезают целые отрывки. Помнится, в школьные  годы было такое упражнение по русскому языку - "изложение". Вот такое ощущение, что именно это задание переводчики и получили - рассказать своими словами о прочитанном. И как запомнили, так и записали...

Второй, знаменитый перевод Ильина, - хотя он весьма точен, даже практически идеально точен, местами слишком уж перегружен вышедшими из употребления словами, которые порой звучат в тексте, словно скрип железа по стеклу. 

Целью этой подборки не является полное и доскональное изучение особенностей переводов. Мы пройдемся по верхам, останавливаясь на фразах, которые особенно  выпирают из текста, напрашиваясь на комментарий. Приводить здесь каждое расхождение - труд каторжный и никому не нужный.  Проиллюстрировать выводы - вполне хватит и отобранных отрывков.

 

А.Сумин/О.Колесников  (далее - С./К.) С.Ильин (далее - С.И.) Мервин Пик
ЗАЛ, УКРАШЕННЫЙ БАРЕЛЬЕФАМИ  ЗАЛ БЛИСТАЮЩЕЙ РЕЗЬБЫ THE HALL OF THE BRIGHT CARVINGS
Первые же слова перевода С./К. выдают основной его недостаток - отсебятину в количествах, превышающих пределы разумного. В зал сносили скульптуры. Их далее прибивали к стенам намертво или как? Откуда взялись барельефы?

 
Горменгаст - так называлось это циклопическое сооружение, издали казавшееся просто нагромождением серых валунов, образовавшимся благодаря какому-то капризу древних ледников. С близи же цитадель просто невозможно было не замечать - она как бы нависла над человеком, подавляя его воображение, и рисовала в его душе не слишком радужные картины. Если Горменгаст издалека производил впечатление нагроможденных друг на друга камней, то при приближении к нему возникало чувство, что все это - единый монолит. Исполинские стены невероятно высоки, но еще выше - башни. В беспорядке теснились крыши башен и башенок, покрытые посеревшей от времени черепицей. 
 Горменгаст, то есть главная глыба изначального камня взятый сам по себе, возможно, являл бы какие-то громоздкие архитектурные достоинства, если бы можно было отвлечься от его окружения — от жалких жилищ, заразной сыпью облегших его внешние стены. Они всползали по земляным откосам, каждое следующее забиралось чуть выше соседа, цепляясь за крепостные валы, пока наконец последние из лачуг не подбирались к огромным стенам, впиваясь в их камень, точно пиявки. Право на такого рода хладную близость с нависшей над ними твердыней жаловал этим жилищам древний закон. На их разновысокие кровли падали год за годом тени изгрызенных временем контрфорсов, надменных крошащихся стрельниц и, огромнейшая из всех, тень Кремнистой Башни.  Gormenghast, that is, the main massing of the original stone, taken by itself would have displayed a certain ponderous architectural quality were it possible to have ignored the circumfusion of those mean dwellings that swarmed like an epidemic around its outer walls. They sprawled over the sloping earth, each one half way over its neighbour until, held back by the castle ramparts, the innermost of these hovels laid hold on the great walls, clamping themselves thereto like limpets to a rock. These dwellings, by ancient law, were granted this chill intimacy with the stronghold that loomed above them. Over their irregular roofs would fall throughout the seasons, the shadows of time-eaten buttresses, of broken and lofty turrets, and, most enormous of all, the shadow of the Tower of Flints. 
У С./К. фантазия на тему.  Причем фантазия весьма буйная. Жилища растворились, как и не было их, вместо них образовались нагромождения камней. Видимо, это Горменгаст после ядерного взрыва. Или  очередного потопа. Где взялись "не слишком радужные картины" - наука умалчивает. Зато у читателя возникают не слишком радужные мысли по поводу перевода. А ведь это только первый абзац.

 
Когда мастера, поеживаясь от волнения, робко становились прямо перед балконом, его сиятельство швыряло к их ногам три свитка - то были пергаменты тонкой выделки, где цветистым стилем и затейливо выведенными буквами значилось, что предъявитель сего свитка имеет высочайшее право покидать в полнолуние каждого нечетного месяца пределы города. Именно в указанные ночи, когда луна светила вовсю, выглянув в окно на южной стороне Горменгаста любопытствующий мог заметить трех счастливчиков, отправлявшихся куда им было позволено. Это нелегкое право они зарабатывали целый год, напрягая фантазию и кровавя пальцы в надежде восхитить герцога Гроуна. 
 Когда они застывали прямо под ним, граф бросал вниз традиционные пергаментные свитки, дававшие этим людям письменное дозволение прогуливаться в полнолуние каждого второго месяца над своими лачугами по зубчатой стене. В такие ночи можно было видеть из окна, пробитого в южной стене Горменгаста, как снуют от бойницы к бойнице крохотные, освещенные луной человечки, чье мастерство завоевало им почесть, которой они так жаждали. When they had stationed themselves immediately beneath where he was standing, the Earl would throw down to them the traditional scrolls of vellum, which, as the writings upon them verified, permitted these men to walk the battlements above their cantonment at the full moon of each alternate month. On these particular nights, from a window in the southern wall of Gormenghast, an observer might watch the minute moonlit figures whose skill had won for them this honour which they so coveted, moving to and fro along the battlements.
Куда это перевод С./К. заслал бедных резчиков? Куда это "за пределы города"? Они вроде и так не в тюрьме сидят: Кида, помнится, ушла, и никто ее не держал. За пределами города там, собственно, лес... Из окна замка можно видеть, как резчики гуляют по лесу? Далеко ж оттуда видно. Окончание абзаца образовалось и вовсе от фонаря.  С описательной частью в переводе С./К. дела обстоят очень и очень печально. У С.И. же - идеально.

 
- Ага, - к Ротткодду вернулась его обычная бесстрастность. - Но ведь его светлость, кажется, не умирает? 
- Нет, не умирает, но глаза... - не договорив фразы, отчего смысл ее так и остался неясным для Ротткодда, гость журавлиным шагом бросился к окну. 
 - Ага, — сказал Ротткодд. — Теперь понятно, господин Флэй. Однако до кончины его светлости пока еще далеко, не так ли?
- Да, — ответил господин Флэй, — далеко, но ведь зубы-то уже растут! — И с этим он длинными, как у цапли, шагами направился к реечным шторам, вздымая за собой пыль. Когда пыль осела, Ротткодд увидел, что Флэй стоит, прислонив угловатую, цвета пергамента голову к перемычке окна.		 "Ah," said Rottcodd. "I see your point, Mr. Flay. But his lordship was not dying?"
"No," said Mr. Flay, "he was not dying, but _teeth lengthen_!" and he strode to the wooden shutters with long, slow heron-like paces, and the dust rose behind him. When it had settled Rottcodd could see his angular parchment-coloured head leaning itself against the lintel of the window.
Где глаза?! Зубы нынче это все равно что глаза? Ротткодду с горю приписали, что это он не понял смысл фразы.  Безответный Смотритель не смог возразить.

 
Флей уже сам не помнил, как спустился по лестнице. Он вошел в помещение для слуг, миновал несколько залов и свернул в длинный коридор, по обе стороны которого виднелись бесчисленные двери - входы в кухонные помещения. Неискушенный человек наверняка бы потерялся тут - но только не Флей. Камердинер был опытным человеком - он сразу уловил перемену во всеобщем настроении, даже ни с кем не разговаривая. Наконец-то чувство невыразимого одиночества, установившееся было в его душе после посещения берлоги Ротткодда - настоящей монашеской кельи, дьявол его побери! - стало проходить. 
 Миновав сводчатый проход, ведущий помещениям слуг, и спустившись по двенадцати ступеням в главный кухонный коридор, Флэй окунулся в атмосферу, разительно отличавшуюся от только что им покинутой. Завязшая в его памяти уединенности святилища господина Ротткодда немедля канула в небытие.  As Flay passed through the servants' archway and descended the twelve steps that led into the main corridor of the kitchen quarters, he became aware of an acute transformation of mood. The solitude of Mr. Rottcodd's sanctum, which had been lingering in his mind, was violated.
Нет, я не спутала абзацы. Это начало первого абзаца второй главы. Почему оно так странно разрослось у С./К. - неизвестно. Флэя наградили склерозом и заставили ругаться - видимо, для пущей эмоциональности рассказа.  Правда, никто о том не просил, но за нас подумали.

 
Наконец, попетляв по галереям и убедившись, что все идет как положено, Флей свернул налево и по широкой лестнице спустился к главной кухне, двери в которую были плотно прикрыты. То была запасная дверь - главная находилась с другой стороны. Этим проходом пользовались редко, освещен он был скупо - двумя-тремя факелами. Однако же в этой темноте камердинер сумел разглядеть несколько фигур. Что они тут делают? Почему не заняты работой? Не успел старик и шагу сделать, как его остановил грозный лай и топот чьих-то ног. 
Но вид огромных сторожевых псов не испугал Флея - он даже знал всех собак по кличкам, и те, виновато виляя хвостами, снова улеглись на пол. 
 Он дошел уже до середины коридора слуг, здесь, налево от него, зияли распахнутые настежь тяжелые деревянные двери Великой Кухни. Дальше тянулся, сужаясь в перспективе — темной, поскольку окна отсутствовали, — остаток коридора. В нем уже не было дверей ни слева, ни справа, а на дальнем своем конце он упирался в кремнистую стену. Обычно этот бесполезный тупик оставался, как то и следовало, пустым, но ныне господин Флэй приметил в нем несколько распростертых в сумраке тел. И в тот же миг его оглушил громовый рев, топот и лязг. He had come to where, on his left, and halfway along the servants' corridor, the heavy wooden doors of the Great Kitchen stood ajar. Ahead of him, narrowing in dark perspective, for there were no windows, the rest of the corridor stretched silently away. It had no doors on either side and at the far end it was terminated by a wall of flints. This useless passage was, as might be supposed, usually deserted, but Mr. Flay noticed that several figures were lying stretched in the shadows. At the same time he was momentarily deafened by a great bellowing and clattering and stamping.
Кто сумеет найти в первоисточнике гавкающих собак, получит приз.  За собак, виляющих хвостами, - даже целую Нобелевскую премию. Там на Кухне только собак и не хватало.

 
Камердинер несколько растерянно следил глазами за кухонными подмастерьями, то и дело переносившими огромные штабеля самой разнообразной посуды. "Ну и ну, - подумал невольно Флей, - и куда же идет такая прорва еды? Герцог и его семья не съедают и сотой доли того, что может поместиться на всех блюдах, тарелках, в мисках и чашах". Похоже, это для него все равно останется загадкой - хоть и прожил он в замке всю жизнь. Потом Флей заторопился дальше. У каменной стены были свалены охапки дров, чуть поодаль стояли большие суповые котлы - порций на пятьдесят-семьдесят, соображал старик, озирая пузатые емкости. Дальше была плита - огромная, на ней кипел целый ряд котлов, из каждого исходил свой запах. 
 Господин Флэй, утирая тыльной стороной клешнеобразной ладони пот, уже обильно оросивший его чело, позволил своему взгляду ненадолго задержаться на косных, укороченных перспективой телах упившихся Скребунов. Они лежали к нему головами, остриженными коротко — до серой, как орудийная сталь, щетины. Тени свили себе гнездо под столом, и прочие части их тел, параллельно сужавшихся, быстро глотала мгла. С первого взгляда Флэю показалось, что перед ним всего лишь рядок свернувшихся ежиков, прошло какое-то время, прежде чем он уяснил, что смотрит на щетинистые головы. Поняв это, он хмурым взглядом окинул Великую Кухню. Все в ней смешалось, но за бурлением движущихся тел, за временным хаосом перевернутых разделочных столов, за полом, усеянным кастрюльками для бульона, сковородками для соусов, разбитыми мисками, тарелками и объедками, господин Флэй различил коренной костяк Кухни, на котором разум его утверждался, как на опоре, ибо Кухня плыла перед ним в вязком тумане. Вон отделенная тяжкой каменной стеной с крепкой деревянной дверью gardemanger  со штабелями окороков, с подвешенными цельными тушами, и — с внутренней стороны двери — вертелами.  Mr. Flay, wiping away with the back of his claw-like hand the perspiration that had already gathered on his brow, allowed his eyes to remain a moment on the inert and foreshortened bodies of the inebriate Grey Scrubbers. Their heads were towards him, and were cropped to a gun-grey stubble. Beneath the table a shadow had roosted, and the rest of their bodies, receding in parallel lines, were soon devoured in the darkness. At first glance he had been reminded of nothing so much as a row of curled-up hedgehogs, and it was some time before he realized that he was regarding a line of prickly skulls. When he had satisfied himself on this point his eyes travelled sourly around the Great Kitchen. Everything was confusion, but behind the flux of the shifting figures and the temporary chaos of overturned mixing tables, of the floor littered with stock-pots, basting pans, broken bowls and dishes, and oddments of food, Mr. Flay could see the main fixtures in the room and keep them in his mind as a means of reference, for the kitchen swam before his eyes in a clammy mist. Divided by the heavy stone wall in which was situated a hatch of strong timber, was the _garde-manger_ with its stacks of cold meat and hanging carcases and on the inside of the wall the spit. 
Вычленить этот абзац  из перевода С./К. удалось только по... яичной скорлупе. Да, по обычной яичной скорлупе, которая в следующей фразе будет лежать на полу. Иначе определить, что это перевод одного абзаца одной и той же книги, нереально.  И это не последний такой абзац, безобразие продолжается и дальше, а переводческое самовыражение становится все более и более причудливым. 

Но оставим описания... картина ясна.
И, встав у массивной колонны, где его трудно было заметить в этом чаду, Флей наблюдал, как шеф-повар поднялся и, шатаясь, приподнял руку, требуя от юных собутыльников тишины. Он протолкался к месту, с которого можно было охватить взглядом всю картину разом, с которого он мог видеть все, сам оставаясь невидимым, и тут обнаружил, что Свелтер, попрочнее утвердясь на ногах, помавает огромной мягкой рукой, требуя, чтобы сгрудившиеся под ним отроки умолкли. 
 He straddled his way to a vantage point, from where he could see and remain unseen, and from there he noticed that Swelter was steadying himself on his legs and with a huge soft hand making signs to the adolescents below him to hold their voices. 
Справедливости ради, чтобы не ругать все время один и тот же перевод за один и тот же недостаток.

К чему у С.И. это архаичное "помавает"? Какая в нем такая настоятельная нужда? Написано в оригинале "подавал знаки", и ничего сверх того.

 
- Убиата Свелтер, - высоким голосом крикнул один из поварят. 
Шеф-повар обвел присутствующих покрасневшими мутными глазами и раздраженно воскликнул: 
- Абиата, вот кто! Ну-ка, повторите, как правильно звучит мое имя? 
- Абиата, - закричал тот же юный голос. 
- Вот то-то же. Так вы слушаете, мои салатики, о чем я говорю? 		 - Абафа Свелтер, — ответил общий вопль.
- Абиата, — медленно повторил он, напирая на срединное «а». — Абиата. Какое имя я вам нажвал?
- Абиата, — ответил повторный вопль.
- Вот и правильно, и верно, Абиата. Вы шлушаете, мои хорошенькие паражиты, вы шлушаете?
 "Abafer Swelter," came the scream.
The chef leaned back on his swollen legs and drew the corners of his mouth down until they lost themselves among the shadows of his hot dewlaps.
"Abi_a_tha," he repeated slowly, stressing the central "A". "Abiatha. What did I shay my name wash?"
"Abi_a_tha," came the scream again.
"Thatsh right, thatsh right. Abiatha. Are you lishening, my pretty vermin, are you lishening?"
За что С./К. лишили Свелтера фирменной шепелявости? И почему он так культурно обзывается "салатиками"? Так мило... хоть бери ругательство на вооружение.

 
- Вот он, господин. Вот он. 
Юноша по имени Стирпайк выглядел осунувшимся и несчастным на фоне развеселой толпы.		 - Вот он, господин! Вот он!
Юный Стирпайк, застывший у подножия монструозного монумента, казался неправдоподобно маленьким. 

 "Here he is, sir! Here he is, sir!"

The boy Steerpike looked impossibly small as he stood beneath the monstrous monument.
Ясненько, Сумин с Колесниковым настроены по отношению к Стирпайку крайне сочувственно. Он у них бедный и несчастный. 

 
- Да, я... я Свелтер. Великий Абиата Свелтер... Повар его сиятельства. Без меня все вы никуда не годитесь. Я сорок лет копчусь на этой кухне... Э-э-эх, каждая крыса меня тут знает. Я мастер - высший класс. Ух! 
 - Я Швелтер,— повторил голос,— великий шеф Абиата Швелтер, повар его шветлошти, я вщегда на пошту, на борту вщех кораблей, што плывут по школьжким волнам, мужем и малыциком, и девощки в лентах, и кущя кухонь, шорок лет в жару и в штужу, плати только денежки, а я тут, толштый и волошатый волшебник! Великий пещенник и шкажитель! Шлушайте вще, шлушайте лутче!
 "I am Shwelter," it repeated, "the great chef Abiatha Shwelter, scook to hish Lordshipsh, boardshipsh and all shorts of ships that shail on shlippery sheas. Abiafa Shwelter, man and boy and girls and ribbonsh, lots of kittensh, forty year of cold and shunny, where"sh the money, thick and hairy, I'm a fairy! I'm a shongster! Lishen well, lishen well!"
Мда, жалкое зрелище. С./К. - это просто пересказ третьеклассником прочитанной на летних каникулах книжки. В общем... "каждая крыса меня тут знает" - это и все, что удалось выжать из целого абзаца самовосхвалений. 

 
Стирпайк ужасно устал - еще на кухне, ведь прежде, чем выслушивать пьяные откровения шеф-повара, ему пришлось много возиться с работой, а потом еще дышать всеми кухонными испарениями. К тому же его окончательно добило долгое блуждание по коридорам. Ведь ему едва исполнилось семнадцать. Он чувствовал себя чужим даже среди ровесников-поварят. И теперь, двигаясь короткими перебежками вперед, он испытывал одно-единственное желание - выбраться на свежий воздух и спрятаться где-нибудь, чтобы отдохнуть - сегодня его наверняка уже никто не хватится. Однако этому желанию не суждено было исполниться - задумавшись, Стирпайк начисто забыл об осторожности, и именно это его погубило. На очередном повороте он зацепился пряжкой башмака об острый камень и с грохотом повалился на пол. -Почти совершенно измотанный — поначалу невыносимой атмосферой Великой Кухни, а теперь этим по видимости бесконечным походом — юноша,— ему было от силы семнадцать, — внезапно свалился от усталости, гулко ударившись о камни, по которым еще немного проволоклись его башмаки.  Practically exhausted, first by the unendurable atmosphere of the Great Kitchen and now with this seemingly endless journey, the boy, for he was barely seventeen, sank suddenly to the ground with exhaustion, striking the flags with a thud, his boots dragging harshly on the stone. 
Комментарии излишни. Это у С./К. уже не перевод, это практически фанфик. Хороший фанфик, но фанфик. Сюжетную канву в целом он, слава богу, сохраняет. Но не более того.

 
- Ну, Прунскваллер? 
- Да, господин мой? - почтительно спросил тот, наклоняя голову в знак уважения. 
 - Прюнскваллор,— сказал он.
- Мой господин? — отозвался Доктор, склоняя седую копну влево.
 "Prunesquallor," he said.
"My Lord?" said the doctor, inclining his grey hayrick to the left.
Где написано "почтительно", где написано "в знак уважения"? Зачем С./К. помогают Доктору уважать Графа? 

 
Странный смешок в словах доктора Прунскваллера несколько встревожил Стирпайка - но только потому, что он слышал его впервые. Говорить с легкой улыбкой всегда было в манере лекаря.
 Хохоток доктора Прюнскваллора составлял часть его манеры говорить, и часть устрашающую, в особенности для того, кто слышал его впервые. Казалось, Доктор не способен справиться с ним, как если бы смех был составным элементом его голоса, верхним ярусом вокального диапазона, проявлявшимся в должной мере лишь когда Доктор смеялся. Было в нем что-то от ветра, воющего в высоких стропилах, с немалой долей конского ржания и малой — крика кроншнепа. Рот Доктора, испуская этот смешок, оставался почти неподвижным, точно дверь раскрытого настежь шкапа. Между похохатываниями он говорил очень быстро, что, когда он смеялся, сообщало тем большую странность нежданной недвижности его отменно выбритых челюстей. С каким-либо проявлением юмора смех никак связан не был. Характерная манера говорить, не более.
 The laugh of Doctor Prunesquallor was part of his conversation and quite alarming when heard for the first time. It appeared to be out of control as though it were a part of his voice, a top-storey of his vocal range that only came into its own when the doctor laughed. There was something about it of wind whistling through high rafters and there was a good deal of the horse's whinny, with a touch of the curlew. When giving vent to it, the doctor's mouth would be practically immobile like the door of a cabinet left ajar. Between the laughs he would speak very rapidly, which made the sudden stillness of his beautifully shaven jaws at the time of laughter all the more extraordinary. The laugh was not necessarily connected with humour at all. It was simply a part of his conversation.
Вот так. Где было одно предложение, у С./К. рождается целая песня. Где был целый абзац, его обкорнали до полфразы. И это имеет нескромность считаться переводом.

 
- Ах ты, выползок змеиный! - закричал Флей, хотя теперь его голос звучал уже несколько тише. - А ну, иди сюда. 

 - Подойди! — повторил сквозь зубы Флэй. — Подойди, или я тебе кости переломаю. Рот разевать надумал? Я тебя утихомирю.
 "Come here!" said Flay between his teeth, "come here or I'll break your bones. Been agaping, have you? I'll fix you."  
Пополняем лексикон вместе с Флэем! Готовимся к знакомству с Баркентином. Нет, ну как так можно переводить? Еще ладно, какую-то запутанную, сложную для понимания фразу, но так, на ровном месте....

 
Потом леди Гертруда резко тряхнула головой и снова заиграла печальную мелодию. В комнате стало тише и темнее. Темнее потому, что белые кошки хозяйки были убраны отсюда по настоянию доктора. Надолго ли?
 Рокот, все нараставший, поплыл издали и плыл, приближаясь, пока не заполнил собою всю спальню, и тогда, внезапно, сквозь узкую прорезь двери в мглистую комнату хлынула белизна, и через миг в ней не осталось ни тени, не выбеленной котами.
 In the distance, a vibration was becoming louder and louder until the volume seemed to have filled the chamber itself, when suddenly there slid through the narrow opening of the door and moved into the fumid atmosphere of the room an undulation of whiteness, so that, within a breath, there was no shadow in all the room that was not blanched with cats.
Куда это С./К. подевали кошек, да еще и свалили вину на доктора?

 
- Просто ее сиятельство не хотели видеть меня все это время, - сообщила нянька, с укором глядя на врача. - А потому я, сударь, живу теперь в западном крыле... 
- Ах, даже так? - удивленно протянул Прунскваллер и, приняв поднос из рук женщины, осторожно опустил его на пол. После чего, присев на корточки, лекарь выжидательно уставился на нянюшке, поблескивая стеклами очков. 
- Выходит, вы теперь обитаете в западном крыле? В самом деле? - вопросы сыпались из уст врача, как горох из худого мешка. - Ну как же так можно было - не желать вас видеть? Вы что - животное какое? Или все-таки человек? 

 - Ее светлость больше во мне не нуждается, сударь, — сказала нянюшка Шлакк, укоризненно глядя на Доктора. — Меня, сударь, теперь держат все больше в Западном крыле. 
- Так вот оно, значит, как? — сказал доктор Прюнскваллор, отбирая у нянюшки Шлакк нагруженный поднос и одновременно опускаясь вместе с ним на пол длинного коридора. Он присел на корточки, поставил поднос рядом с собой и поднял взгляд на старушку, испуганно всматривавшуюся в его плавающие за сильными стеклами глаза.
- Вас держат в Западном крыле? Вот оно как? — Доктор Прюнскваллор, словно бы впав в глубокую задумчивость, потер подбородок большим и указательным пальцами и многозначительно нахмурился. — Меня, драгоценная госпожа Шлакк, беспокоит слово «держат». Разве вы животное, госпожа Шлакк? Повторяю, разве вы животное?
 "Her ladyship don't want me any more, sir," said Nannie Slagg, looking up at the doctor reproachfully. "I am kept in the west wing now, sir."

"So that's it, is it?" said Doctor Prunesquallor, removing the loaded tray from Nannie Slagg and lowering both it and himself at the same time to the floor of the long passage. He sat there on his heels with the tray at his side and peered up at the old lady, who gazed in a frightened way at his eye swimming hugely beneath his magnifying spectacles.

"You are _kept_ in the west wing? So that's it?" Doctor Prunesquallor with his forefinger and thumb stroked his chin in a profound manner and frowned magnificently. "It is the word 'kept', my dear Mrs. Slagg, that galls me. Are you an animal, Mrs. Slagg? I repeat are you an animal?" 
Что-то примеры становятся все более вопиющими. Причем "не желать видеть" к животным? Не при чем. Вроде совершенно вразумительно написано, да еще подробно объяснено, к какому слову придрался доктор. Все это выбросили, лишив текст даже намека на логику.

 
- Да, да, - в тон ей ответил Прунскваллер, - хотя герцогиня и не хочет больше вас видеть, они все равно не могут обойтись без вас. Что делать, так устроен этот мир. Ну да ладно. Попомните мое слово, скоро новый Гроун заявит о себе. Кстати, вы помните, как я принимал роды Фуксии?  

 - Да, о да, сударь! — отозвался Доктор. — Хотя Графиня в последнее время запрещает вам появляться у нее, тем не менее, нянюшка Шлакк, вас волей-неволей восстановят, ха-ха-ха, восстановят в весьма важном звании. Сегодня, если я не ошибаюсь, мне предстоит принять новехонького Гроана. Вы помните, как я принимал у Графини леди Фуксию?
 "Yes, oh yes, sir!" replied the physician. "Although the Countess has of late banished you from her presence, yet, Nannie Slagg, you will of necessity be restored, ha, ha, ha, be restored to a very important state. Sometime today, if I am not mistaken, my wide-eyed Nannie Slagg, I shall be delivering a brand new Groan. Do you remember when I delivered the Countess of Lady Fuchsia?"
Чего-чего?.. Нет, старушка не помнит. Старушка по наивности думает, что Фуксия еще подросток и никто у нее не родился. И мы тоже. Миленькое косноязычие...

 
Однако в крестильной комнате было сумрачно, поскольку солнце теперь переместилось по небосклону. Но это, конечно, не имело значения. Слуги носились по комнате, как угорелые, поправляя - где сбившуюся складку, где покосившийся цветок в гирлянде. В крестильне пахло цветами, благовониями и еще чем-то - именно так и должен благоухать настоящий праздник. 
Крещальная Зала дышала прохладой, чистотой, безмятежностью. Простор и благородство ее ожидали явления наших персонажей. Цветы в вазах отзывались небывалым изяществом. В качестве главной ноты Пятидесятник выбрал сиреневый цвет, но здесь и там белый цветок тихо переговаривался с белым цветком над зеленым простором ковра, и одна золотистая орхидея окликала другую.
 The Christening Room itself looked cool and clear and unperturbed. With space and dignity it awaited the entrance of the characters. The flowers in their vases were incredibly gracious. Pentecost had chosen lavender as the dominant note for the room, but here and there a white flower spoke coolly to a white flower across the green carpet spaces and one gold orchid was echoed by another.
Как обычно, бурная фантазия С./К. не имеет ничего общего с оригиналом. Это уже не удивляет. Но "Крещальная зала", пусть слово "крещальный" и существует в природе, режет слух. Ну почему не "Крестильная"...  впрочем, это субъективная придирка, признаю.

 
Из-за двери то и дело доносились возбужденные крики: "Ну, дурачье! Шевелитесь живее! Ага, да! Что? Где? Да нет, еще не кипит! Что ты обрядилась в такое мятое - быстрее выглади, пока утюг не остыл, угли еще горячие. Ой, тихо, не сбейте, смотреть нужно, куда идете!"  Тут заскрипела дверная ручка, послышался стук - Флей тут же повернулся в сторону двери. 
 - Тпру! Осади, осади, тпру! Да смотрите под ноги, мои крысиные глазки! Прочь с дороги. С дороги, или я вас на филеи пущу! Стоять! Стоять, я сказал! Тело Господне, почему я должен возиться с этими олухами!
Дверной шишак повернулся, дверь медленно отворилась и в проеме ее стала понемногу возникать физическая противоположность Флэя.  		"Woah, back there, woah! back there; watch your feet, my little rats' eyes! To the _side_. To the _side_, or I'll fillet you! Stand still! stand _still_! Merciful flesh that I should have to deal with puts!"
The door knob moved and then the door began to open and Flay's physical opposite began to appear around the opening.
Честно ищу упоминание об утюге в оригинале.  Не нахожу. Наверно, потому что его там нет.  Да еще Свелтера зачем-то заставили культурно постучать в дверь.  

Видимо, сличение переводов пора заканчивать, потому что "лежачего не бьют".  Труд С./К., при всем моем уважении к проделанной работе, переводом не является вовсе - исключительно фантазией на тему. Несколькими абзацами ниже Свелтеру припишут целую тираду: "Знаешь, разделывал вчера угря! Ну такой тощий - смотреть не на что. Думаешь, на что вообще худые нужны? Где им место? Так и пришлось отдать его свиньям - со свиньями худому будет лучше. Ха-ха.", никаких следов которой нет в тексте и вдохновленную единственным упоминанием угря... 

 
Он рванулся было к двери, но остановился на полпути, услышав как повернулся ключ в замке. Всё... Приникнув глазом к замочной скважине, он увидел голову и плечи камердинера, торопливо спускающегося вниз по лестнице. Через минуту где-то рядом хлопнула еще одна дверь, потом наступила полная тишина. Мальчик чувствовал себя загнанным зверем. Конечно, инстинкт самосохранения требовал толкнуть дверь, хотя он и слышал, что его заперли на ключ. Разумеется, чуда не произошло - дверь была заперта. В стене напротив двери располагалось узкое окошко. Стирпайк изловчился и подтянулся, просовывая голову в узкое отверстие. Что там, внизу? 
Едва в замке повернулся ключ, юноша рысцой подскочил к двери и, приложив глаз к замочной скважине, увидел удаляющееся по коридору седалище Флэевых штанов. Он услышал, как Флэй свернул за угол, как где-то далеко хлопнула дверь, потом наступила тишина. Наверное, всякий на его месте подергал бы дверную ручку. Таков инстинкт, пусть и неразумный, но могущественный, — первый порыв человека, желающего вырваться на волю. Стирпайк с секунду смотрел на ручку. Он слышал, как повернулся ключ. И не стал противиться простой логике разума. Оборотясь спиной к единственной в комнате двери, он высунулся в окно и глянул вниз.
 When the boy heard the key turn in the lock he half-ran to the door and glued his eye to the keyhole and watched the seat of Mr. Flay's trousers receding down the passage. He had heard him turn a corner, and then a door was shut in the distance with a fan bang, and thereafter there had been silence. Most people would have tried the handle of the door. The instinct, however irrational, would have been too strong; the first impulse of one who wishes to escape. Steerpike looked at the knob of the door for a moment. He had heard the key turn. He did not disobey the simple logic of his mind. He turned from the only door in the room and, leaning out of the window, glanced at the drop below.

С./К. в своем репертуаре - с точностью до наоборот. На то он и Стирпайк, чтобы действовать согласно логике, а не какому-то там инстинкту, как у всех.

 
Стирпайк совершенно потерял ощущение времени - он обезумев метался по крышам и искал лестницу, ведущую вниз. Под ногами то и дело хрустела черепица, шелестела трава и пружинил мох. На пути Стирпайку встретилось множество укромных закоулков - хитроумных тупиков и галерей, подобий колодцев без воды и бордюров с устроенными внутри нишами, непонятно для чего и для кого сделанных, но хоть бы одна лестница! Несколько раз ему попадались окна, расположенные по соседству с крышами, в них можно было бы попробовать проникнуть, будь они открыты... Наконец, когда Стирпайк в очередной раз обозвал себя ничтожеством, он скорее угадал, чем заметил, огромное стрельчатое окно. 
Все это он увидел, отыскивая одно и только одно — возможность проникнуть в Замок. Он прошел, не забывая о своей слабости, сотней мысленных маршрутов, но каждый вел к пустой, неприступной стене или краю крыши. Он выбирал одно окно за другим, пытаясь подобраться к нему, и всякий раз натыкался на неодолимую преграду. И лишь по прошествии часа путь, который он распутывал взглядом, завершился высоким окном Западном крыле. 
 All this while he had been searching for one thing and one thing only -- a means of entering the castle. He had made a hundred imaginary journeys, taking into account his own weakness, but one after another they had led to blank unscalable walls and to the edges of the roofs. Window after window he took as his objective and attempted to trace his progress only to find that he was thwarted. It was not until the end of the hour approached that a journey he was unravelling in his eye culminated with his entry at a high window in the Western Wing.
Стирпайк - себя - ничтожеством? Не дождетесь.  А уж Стирпайк и "метаться обезумев" это нечто такое... взаимоисключающее. И, главное, откуда взявшееся? Ощущение, что на экземпляр "Титуса", который переводили С./К. был опрокинут кофе. Кое-что удалось отчистить, но часть - безвозвратно погибла. То вроде по тексту идет, то вдруг на тебе - пошла дикая отсебятина.

 
Стирпайк поднял голову и вытер пот со лба: жара-то какая. Судя по положению солнца, сейчас было что-то около двух часов. Поваренок оценивающим взглядом посмотрел вниз: спуститься до окна можно, но вот только камни в этом месте уж больно грубо обработаны. Конечно, ноги ставить удобно, да вот только если невзначай зацепишься курткой за острый выступ, тогда и свалиться недолго. Но не оставлять же одежду здесь - она еще послужит. Подумав, он скинул куртку и плотно обмотал ее вокруг пояса - так-то будет надежнее. Он заметил, что его руки стали легонько подрагивать. Только этого еще не хватало. Стирпайк старательно внушал себе, что это не следствие усталости, а только из-за ожидания спуска на землю - шататься по поверхности черепичного моря ему в самом деле осточертело. 
Было уже два часа пополудни, солнце пекло нещадно. Он стянул с себя куртку и, забросив ее за спину, начал, пошатываясь, свое путешествие.
 It was now two o'clock in the afternoon and the sun was merciless. He removed his jacket and, leaving it behind him, set forth shakily.
Таки фанфик. Переводчикам было мало про Стирпайка. Я их понимаю, но безобразий это не извиняет. При всей моей любви к фанфикам... в их шапках об этом написано черным по белому - "фанфик", а вовсе не перевод.

 
В душе Стирпайка все пело - клюнула! Только бы не переиграть... Продолжая кривляться, юноша тем не менее внимательно наблюдал за Фуксией - она явно ждала от него продолжения спектакля. Вообще-то беглецу еще никогда в жизни не приходилось бывать в роли клоуна, но страх быть выгнанным в коридор - возможно, даже на милость Флея - заставлял его импровизировать на ходу. О клоунах он твердо знал одно - они, веселя публику, проделывают самые необычные вещи, чем и привлекают к себе всеобщий интерес. И теперь паренек старался вовсю - корчил рожи, приплясывал на одной ноге, изображал на своем лице то испуг, то, наоборот, безумную радость, ходил на руках и делал "мост", как делали это приезжие гимнасты в прошлом месяце. Фуксия наблюдала за доморощенным клоуном с полуоткрытым ртом. 
Некоторое время Стирпайк еще прыгал, скакал, крутился волчком, показал несколько фокусов с шелковым носовым платком хозяйки, а в заключение растянулся в шпагате, покорно ожидая решения своей судьбы. 

 О клоунах он не знал практически ничего, зная, впрочем, что они совершают нелепые поступки, сохраняя при этом самый серьезный вид, вот ему и подумалось, что Фуксии они должны нравиться. Стирпайк обладал редкостным даром — способностью вникать в предмет, не понимая его. Подход его был почти исключительно головным. Однако понять это было совсем не легко, с таким искусством, с такой уверенностью он, казалось, входил в самую суть всего, что составляло средоточие его устремлений, и при этом ничто не изменяло ему — ни слово, ни дело, ни мимика.
Медленно выпрямившись, непомерно вывернув наружу ступни, он пробежал несколько шагов, направляясь в угол спальни, снова остановился и прислушался, приложив к уху ладонь. Затем продолжил пробежку, достиг угла и после нескольких попыток дотянуться рукою до пола поднял с него зеленую тряпочку, о которую запнулся.
 He didn't know much about clowns, but he knew that they did irrational things very seriously, and it had occurred to him that Fuchsia would enjoy them. Steerpike had an unusual gift. It was to understand a subject without appreciating it. He was almost entirely cerebral in his approach. But this could not easily be perceived; so shrewdly, so surely he seemed to enter into the heart of whatever he wished, in his words or his deeds, to mimic.

From the ludicrous listening posture he straightened himself slowly, and with his toes turned outwards extravagantly he ran a few steps towards a corner of Fuchsia's room, and then stopped to listen again, his hand at his ear. Continuing his run he reached the corner and picked up, after several efforts at getting his hand to reach as far down as the floor, a piece of green cloth which he hobbled back with, his feet as before turned out so far as to produce between them a continuous line.
Даже не знаю, начиная с какого слова вырезать этот абзац, поскольку точек соприкосновения между текстами - примерно как у Стирпайка и Графини...  

 
- Кларисса, ты помнишь, как мы вместе вышивали этого красавца? - вопрошала Кора, указывая на уродливого красно-зеленого кролика, вышитого на куске атласа. 
- Разумеется, - отвечала Кора, - ведь мы возились с ним так долго. Знаете, Стирпайк, мы вышивали только левыми руками. Потому что правые руки совершенно затекли - это я хорошо помню. 
- В самом деле, сударыня, - осторожно сказал юноша, но потом все-таки не сдержался, - а как такое бывает? 
- Мы много вышиваем, - вмешалась Кларисса, - а от однообразной работы не только руки, но и все тело сводит. Впрочем, наше мастерство от этого только улучшается. 
 - Мы все это делаем левой рукой, правда, Кора? — говорила Кларисс, указывая на страшноватого красно-зеленого зайца, вышитого, впрочем, с большим прилежанием.
- Да, — отвечала Кора, — времени уходит так много, а все оттого, что нам приходится пользоваться только левой рукой. Правые у нас, знаешь ли, совсем отощали, — сообщила она Стирпайку, — совсем, совсем отощали.
- То-то я и смотрю, ваши светлости, — удивился Стирпайк. – Но как же это случилось?
- Одни только левые руки, — встряла Кларис, — а так – и левые бока, и правые ноги тоже. Вот почему они такие, немного неловкие. Это все из-за припадков падучей, которые с нами прежде случались. Их работа. И вот почему наше шитье гораздо искусней, чем кажется.
 "We do it all with our left hands, don't we, Cora?" Clarice said, as she pointed to an ugly green-and-red rabbit of intricate needlework.

"Yes," said Cora, "it takes a long time because it's all done like that -- with our left hands. Our night arms are starved, you know," she said, turning to Steerpike. "They're quite, quite starved."

"Indeed, your Ladyship," said Steerpike. "How is that?"

"Not only our left arms," Clarice broke in, "but all down our left-hand sides and our right-hand legs, too. That's why they're rather stiff. It was the epileptic fits which we had. That's what did it, and that's what makes our needlework all the more clever."
Чудесное исцеление! Перевод С./К. излечил Двойняшек от эпилепсии. Они просто прилежные и много  вышивают...

 
Между тем юноша помчался к госпоже Слэгг. Один вид вихрем ворвавшегося в комнату Стирпайка испугал старуху до смерти. Скороговоркой паренек передал няньке распоряжение доктора - натопить пожарче комнату, подготовить постель и горячее питье для пациентки. Сообщение о травме воспитанницы повергло госпожу Слэгг в состояние прострации - казалось, ей самой в пору было ложиться в постель под надзор доктора. Но Стирпайку было не до утешений, и он молнией выскочил в коридор.  Стирпайк тем временем быстро оделся и сбегал в Замок, сказать госпоже Шлакк, чтобы та разожгла камин, приготовила для Фуксии постель и какого-нибудь питья погорячее,— старушку он оставил в состоянии сварливой оторопи, из которого Стирпайк не вывел ее даже тем, что, скользнув мимо нее к выходу, грубовато ткнул бедняжку пальцем под ребра.
 Meanwhile, Steerpike had dived into another suit and run across to Mrs. Slagg in the castle, whom he instructed to replenish the fire and to have Fuchsia's bed ready and some hot drink brewing, leaving her in a state of querulous collapse, which was not remedied by his tickling her rudely in the ribs as he skipped past her to the door.

Ну да, ну да, в виде исключения - без утешений удалился. А то обычно он пока не утешит, не успокоится - добрейшей души человек. 

 
- Хорошо, а мою маму ты как-нибудь окрестил? 
- Ее-то? Ее да... 
- И как, позволь спросить? 
- Я называю ее старой кошелкой! - выпалил паренек. 
 - А для моей матери у тебя прозвище есть?
- Для вашей матери? Есть.
- И как ты ее называешь.
- Старым Тряпичным Узлом.
 "Do you call my mother anything?"
"Your mother? Yes."
"What do you call my mother?"
"I call her the old Bunch of Rags," said Steerpike.

А вот здесь - мне так кажется - оправдан как раз перевод не стопроцентно дословный. "Старый тряпичный узел" - не кличка и не привычный нашему уху оборот речи.  "Старая кошелка" звучит куда естественней.

 
Девочка шагала молча, изредка бросая на него равнодушные взгляды. Юноша неожиданно остановился и принялся отдирать от коры дерева странный предмет. Фуксия постояла несколько секунд, но в конце концов любопытство взяло над ней верх. Подойдя к Стирпайку, она увидела в его руках дохлого жука-оленя. 
- Не должно быть ни слишком богатых, ни слишком бедных, ни слишком слабых, ни чересчур сильных, - приговаривал юноша, сосредоточенно вырывая из почившего в бозе насекомого мохнатые лапки, - равенство, равенство, и еще раз равенство! Леди Фуксия, вы не согласны со мной?  
 Фуксия хромала с ним рядом, они уже выходили из-под последних деревьев в меркнущий солнечный свет. Стирпайк остановился, чтобы снять с мягкой сосновой коры жука-рогача.
Фуксия шла медленно, ей хотелось остаться одной.
- Не должно быть ни богатых, ни бедных, ни сильных, ни слабых,— говорил Стирпайк, методично отрывая одну за другой жучиные лапки.— Равенство — высокое понятие, равенство — это все.
Он отбросил искалеченное насекомое и спросил:
- Вы согласны со мной, леди Фуксия?
 She limped beside him as they passed through the outermost trees and into the light of the sinking sun. Steerpike paused to remove a stagbeetle from where it clung to the soft bark of a pine.

Fuchsia went on slowly, wishing she were alone.

"There should be no rich, no poor, no strong, no weak," said Steerpike, methodically pulling the legs off the stag-beetle, one by one, as he spoke. "Equality is the great thing, equality is _everything_." He flung the mutilated insect away. "Do you agree, Lady Fuchsia?" he said.

Адвокатская контора "Сумин энд К": жук был мертв на момент экзекуции. И попробуйте доказать обратное! 

 
- Да не кипятись ты! - крикнул эскулап добродушно. - Уж пошутить нельзя! Что, говоришь, уже время? О, моя драгоценнейшая сестрица, о, жрица сладострастная! Мы все рабы часов, что поделаешь... Ирма, ты в самом деле величайшая грешница! Слышишь меня? Говорю, грешница ты! Лишаешь меня досуга. Ты - скопище каких угодно грехов. Ты... 
 
 - Да поразит тебя счастливая чума, о кровь моей крови! Что такое есть Время, сестра моя, схожая со мною лицом, чтобы ты говорила о нем с подобным подобострастием? Или нам должно раболепствовать перед солнцем, этим подержанным, перехваленным, позолоченным клубнем, либо сестрою его, сим глупым кружком серебристой бумаги? Проклятие да падет на бессмысленную их диктатуру! Что говоришь ты, о сестра моя, Ирма, Ирма, окруженная слухами, будто патока мухами? – радостно заливался Доктор.
 "A merry plague upon you, O blood of my blood," the shrill voice broke in. "What is Time, O sister of similar features, that you speak of it so subserviently? Are we to be the slaves of the sun, that second-hand, overrated knob of gilt, or of his sister, that fatuous circle of silver paper? A curse upon their ridiculous dictatorship! What say you, Irma, my Irma, wrapped in rumour, Irma, of the incandescent tumour?" he trilled happily.

Хуже, чем описания природы и интерьера, С./К. даются только пространные монологи, вроде вышеприведенного. От них только клочки идут по закоулочкам.

 
Лорд Сепулкрейв бессильно метнулся в сторону - и едва не столкнулся с женой. Аристократ почему-то подумал, что ему повезло с супругой - не кричит, а спокойно ищет выход, хотя понятно, что выхода отсюда нет, кроме как через запертую чьей-то преступной рукой дверь. Но зато какое самообладание! 
 
 В нескольких футах от лорда Сепулькгравия обозначилась в дыму огромная фигура. Граф вглядывался в постепенно обретавшую очертания голову, и в тот миг, как он понял, что перед ним маячит верхняя половина тела собственной его супруги, члены Графа закоченели, ибо вопль Ирмы совпал с появлением головы, несчастливая близость которой в соединении с воплем наполнила это мгновение своего рода чревовещательным ужасом. К  испугу, внушенному головою и голосом одновременно, хоть и с разных расстояний, поразившим его зрение и слух, добавилась страшная мысль: Гертруда перестала владеть собой и орет на пронзительной ноте решительно несравнимой с теми, что издавали обычно тяжко вибрирующие в ее горле неподтянутые виолончельные струны. Он почти сразу понял — вопит не Гертруда,— но одно лишь предположение, что это могла быть она, наполнило Графа тошнотой, ему вдруг пришло в голову, что, при всей тягостности непреклонного, безлюбого характера жены, любые перемены в нем были б, пожалуй, губительны и зловещи.
 An enormous figure had loomed out of the smoke a few feet from Lord Sepulchrave, and as he watched the vague head take shape and recognized it as that belonging to the top half of his wife's body, his limbs had stiffened, for Irma's scream had rung out simultaneously with the appearance of the head, the untoward proximity of which conjoined with the scream giving ventriloquistic horror to the moment. Added to the frightfulness of a head and a voice, attacking his ear and eye simultaneously though from different distances, was the dreadful conception of Gertrude losing control in that way and giving vent to a scream of such a shrill pitch as to be incompatible with the slack "cello string that reverberated so heavily in her throat. He knew at once that it was _not_ Gertrude who had screamed, but the very idea that it might have been, filled him with sickness, and there raced through his mind the thought that for all his wife's uncompromising, loveless weight of character it would be a grim and evil thing were she to change.

*вздох* Нет,  я правда доброжелательно относилась к С./К. переводу, и когда-то не без удовольствия его читала. Но чем дальше углубляюсь, тем безрадостнее картина. "В печку" кричать не буду, но предлагаю как в киноэкранизациях, надписать роман "по мотивам М.Пика".

 
Девочка принялась осторожно раскачивать левой рукой отцовскую трость, намереваясь с размаху ударить набалдашником по стеклу. Случайно взгляд ее упал на окно - ей показалось, что по ту сторону стоит человек, лицо которого было ей хорошо знакомо. Между тем жарче становилось даже наверху - огонь медленно, но верно подбирался к юной герцогине. Фуксия окончательно отбросила последние сомнения - она действительно видела человека. Конечно, она не могла ошибиться... 
 
 Замахиваясь, Фуксия сосредоточила взгляд на высоком окне и вдруг увидела в нем лицо — обрамленное тьмою лицо всего в нескольких футах от ее собственного. Потное лицо, отражающее огненный свет, с багровыми тенями, смещавшимися, когда внизу, в библиотеке, взвивался новый язык пламени. Что-то странно отталкивающее, отвратительное читалось в глазах его. Сидящие так же близко, как ноздри, они были не столько глазами, сколько узкими штольнями, из которых вытекала наружу Ночь. As Fuchsia began to swing her arm at the high window she focused her eyes upon it and found herself staring at a face -- a face framed with darkness within a few feet of her own. It sweated firelight, the crimson shadows shifting across it as the flames leapt in the room below. Only the eyes repelled the lurid air. Close-set as nostrils they were not so much eyes as narrow tunnels through which the Night was pouring.

Да-да, мы уже поняли, С./К. любят Стирпайка, так что никаких возмутительных инсинуаций в отношении его глаз не приемлют.

Зато С.И. Стирпайка не любит. Поскольку "отвратительного" ничего в оригинале мной не найдено.

 
Когда герцог уже поставил ноги на импровизированную лестницу по ту сторону стены, он продолжал бормотать: 
- Простите, простите, что заставил вас ждать... 
После чего хрипло рассмеялся. Стирпайк подумал, что герцог переживает утрату книг куда сильнее, чем он полагал. 
 Когда Граф уже начал спускаться с другой стороны окна, все трое услышали, как он повторил, словно бы себе самому: «Простите, что задержал вас»,— и следом прозвучал тоненький смех, хихиканье призрака. As he was lowering himself on the far side of the window they heard him repeat as though to himself: "I am sorry to have kept you." And then there was a thin laugh like the laugh of a ghost.

Вот же ж, Стирпайкоманский перевод. Первым делом отмазать Стирпайка, чтобы читатель ощутил, как он вовсе даже не думал причинить какой-нибудь вред, а оно само так вышло. А то вдруг из авторского текста читатель сделает неверный вывод - непорядок, исправить, непременно исправить нерадивого автора!  Безобразие, одно слово...

 
Стирпайк еще до поджога библиотеки полагал, что лорд Сепулкрейв начнет сходить с ума. Но в планы бывшего поваренка совсем не входило появление среди действующих лиц Барквентина. Сын почившего в бозе Саурдаста оказался невероятно деятельным и развил бурную активность, чего от него не ожидал никто, даже лорд Сепулкрейв. Стирпайк расстроился - он ведь изначально нацеливался на место Саурдаста, по логике вещей благодарный герцог должен был предложить ему любую должность на выбор. Юноша считал, и не без оснований, что с его памятью и расторопностью только и работать архивариусом. 
 Стирпайк предвидел, что рано или поздно безумие овладеет Графом, и потому первые известия о Баркентине и безжалостной его расторопности вызвали в юноше раздражение. Часть его плана состояла именно в том, чтобы перенять обязанности старика Саурдуста, ибо Стирпайк почитал себя единственным в Замке человеком, способным управиться с разнообразными мелочами, сопряженными с этой работой... Steerpike had foreseen that madness would sooner or later come to the Earl, and it was with a shock of annoyance that he heard of Barquentine and of his ruthless efficiency. It had been part of his plan to take over the duties of old Sourdust, for he felt himself to be the only person in the Castle capable of dealing with the multifarious details that the work would involve ...
Здравствуйте, приплыли!.. Пять минут назад перевод С./К. настаивал, что Стирпайк ни сном, ни духом не предполагал, что Граф так нервно отреагирует на утрату книг. А через пару страниц уже оказывается, что он еще до поджога знал, что тот с ума сойдет - ну не Стирпайк просто, а предсказательница Ванга. 

 
Что касается Фуксии, то она отнеслась к появлению Барквентина скептически, а потом уж ее отношение к старику и вовсе переросло в отчужденность. По мнению девочки, Барквентин чересчур возомнил о себе - даже имел наглость делать ей какие-то замечания, что-то бормотал о дисциплине и о "долге юной леди". Хорошо известно, что молодых просто коробит от одного только слова "дисциплина". 
Юная герцогиня была наблюдательна - она быстро запомнила шаркающую походку Барквентина и при первых ее звуках бросалась в ближайший закоулок, чтобы не слышать скучного монолога "о благоприличии, благопристойности и благовоспитанности; следи за своими манерами, если хочешь, дам тебе катехизис..." и так далее. Ну скажите, кому нравится читать пропахшие пылью и мышами катехизисы времен каменного века? Фуксия решила, что при первом удобном случае отплатит нахальному секретарю - чтобы он наконец понял, где его место. 
 Фуксия же, питавшая меньшее почтение к тонкому искусству ритуала, увидела в Баркентине человека, от которого следует с омерзением прятаться — не по какой-то особой причине, но из ненависти, питаемой юностью к власти, облекающей стариков.
Шли дни, и Фуксия обнаружила, что звук бьющего в пол костыля начинает казаться ей бряцаньем оружия.
 Fuchsia, for whom the fine art of procedure held less lure, found in old Barquentine a creature to hide from and to hate -- not for any specific reason, but with the hatred of the young for the authority vested in age.

She found that as the days went on she began to listen for the sound of his crutch striking on the floor, like the blows of a weapon.
К-какой  такой катехизис, люди добрые?!  Откуда взялся? А "Отче наш" Баркентин ее не заставлял перед сном читать? Баркентин, оказывается, вовсе не тот, за кого себя выдавал. Ритуалы это у него так, подработок. Основную часть своего времени он посвящал воспитанию Фуксии в викторианских традициях.

 
- Мой меч? - удивился юноша. - Меч... В самом деле, я оставил его дома. Или не дома? Ох, все эти хлопоты! Как-то выскочило из головы. 
- Но как так может быть? - не поняла юная герцогиня. - Неужели он тебе вдруг надоел? 
- Пожалуй, ты права, - снова согласился бывший поваренок. - Он не то чтобы надоел мне, просто я решил не брать его на кладбище, чтобы ненароком не сотворить с ним что-то вроде... 
- Вроде? - заинтересованно допытывалась юная герцогиня. 
- Возможно, я вонзил бы меч Барквентину в брюхо, - рассмеялся Стирпайк весело. - Как стал секретарем твоего отца, так лезет везде, куда его не просят. Тоже мне, значительное лицо. От него же нафталином за милю несет, а все туда же. Сколько командиров у нас развелось - спасу нет. Или, знаешь, что? Я бы привязал его за ногу к одному из могильных крестов и забил камнями - честное слово. И меч бы у меня был бы при себе. Теперь понимаешь, почему я решил пойти на кладбище безоружным? 
 - Трость,— потерев подбородок, сказал Стирпайк, — моя дорогая тросточка. Должно быть, я оставил ее под вешалкой.
- Почему? — спросила Фуксия.— Ты ее разлюбил?
- О нет, ничуть! Нет-нет,— с комическим нажимом ответил Стирпайк.— Я обожаю ее не меньше прежнего, но счел безопасным оставить ее дома, потому что — знаете ли вы, что бы я, скорее всего, сделал, окажись она при мне?
- Что бы ты сделал? — спросила Фуксия.
- Я бы истыкал ею живот Баркентина, — ответил Стирпайк, — медленно, нежно, там и сям, повсюду, пока старое пугало не взвыло бы по-кошачьи, а когда в его черных легких не осталось бы воздуха для вытья, я привязал бы старика за ногу к ветке и поджег его бороду. Так что я поступил весьма благоразумно, не взяв с собой трости, не правда ли?
 "My swordstick," said Steerpike, rubbing his chin, "my dear little swordstick. I must have left it behind in the rack."
"Why?" said Fuchsia. "Don't you adore it any more?"

"I _do_, oh yes! I _do_," Steerpike replied in a comically emphatic voice. "I adore it just as much, but I felt it would be safer to leave it behind, because do you know what I should probably have _done_ with it?"

"What would you have done?" said Fuchsia.

"I would have pricked Barquentine's guts with it," said Steerpike; "most delicately, here and there, and everywhere, until the old scarecrow was yelling like a cat; and when he had yelled all the breath from his black lungs, I'd have tied him by his one leg to a branch and set fire to his beard. So you see what a good thing it was that I didn't have my swordstick, don't you?"
Определенно, логичнее Стирпайку обращаться к леди, пусть и его возраста,  на вы, а не на ты. И зачем, мне интересно, забивать Баркентина камнями, неужто огонь недостаточно эстетичен? Мелочь, казалось бы, только много лет спустя Стирпайк сделает то, что сдуру пообещал, и сцена будет закольцована. Так что даже мелочи лучше шаловливыми переводческими руками не трогать. 

И "меч" - какая прелесть, а! Стирпайк, который бродит по Замку с мечом. И в латах, громыхая железом - чего уж там. 
- Неужели? - искренне удивился Стирпайк. - Но вы только посмотрите, у него лицо зеленое... как у лягушки, прости, Господи. 
- Не переживай, через полчаса кожа лорда Сепулкрейва примет естественный телесный оттенок. Так что никто ничего не заподозрит. Так, не стой! Сходи, отыщи Флея. И распорядись, чтобы сюда принесли таз горячей воды и пару полотенец. Пациента нужно обмыть и одеть. Быстрее! 
Перед уходом Стирпайк, не сдержавшись, наклонился и взглянул в лицо герцога. Юноше не верилось, что через полчаса с ним все будет в порядке, как обещал доктор. Лицо хозяина Горменгаста приняло землисто-зеленоватый оттенок, нос заострился. Мысленно Стирпайк сравнил герцога с вампиром из прочитанной недавно книги. 		 - Да? — удивляется юноша, бросив взгляд на лицо Графа. — С такой-то раскраской?
- Через полчаса кожа приобретет обычный оттенок. Он будет там... А теперь приведи сюда Флэя и принеси горячей воды, да, и полотенце. Его надо омыть и переодеть. Поторопись.
Прежде чем выйти из комнаты, Стирпайк, бестонно посвистывая сквозь зубы, склоняется над лордом Сепулькгравием. Глаза Графа закрыты, в лице воцарился покой, которого оно не знало многие годы.

 "Will he, though?" says the youth, peering at the face. "What about his colour?"

"In half an hour his skin will have returned to normal. He will be there . . . Now, fetch me Flay and some boiling water, a towel. He must be washed and dressed. Quickly now."

Before Steerpike leaves the room he bends over Lord Sepulchrave, whistling tunelessly between his teeth. The Earl's eyes are closed and there is a tranquillity about his face which has been absent for many years.
И я хочу Стирпайкову книжку! Про вампиров, интересная наверно... И фраза про лягушку очень мила. Интересно, долго б он продержался, если б такими комплиментами разбрасывался.

Что касается перевода С.И... Я не понимаю, как это: "бестонно посвистывать" . Я понимаю, что такое "немелодично". А это какое-то искусственное слово.

 
Итак, четырнадцатый лорд Гроун потребовал в свое время, чтобы кандидат в новые хозяева Горменгаста выплыл на середину озера, что у подножия горы, и выплыл не на чем в голову взбредет, а на сделанном из кедровых бревен плоту, при этом в правой руке юного наследника должен был зажат небольшой камешек, а в левой - веточка плюща. На шее мальчика непременно должна висеть суровая нитка с нанизанными на нее раковинами улиток. Видимо, четырнадцатый Гроун был большим фантазером, поскольку повелел, чтобы все близкие родственники наследника и их приближенные во время процедуры сидели на ветвях деревьев, что растут по берегам озера. Лишь в этом случае, гласили страницы ветхой книги, "герцогство" сможет "осенить чело отрока".
 На поиски пропавшего отвели девять дней, по истечении коих положено было провозгласить законным Графом ребенка, чего ради оного помещали на плавающий по озеру связанный из сучьев каштана плот, вложив ему в десницу камень, в шуйцу — ветку плюща, а на шею повесив ожерелье из улиточьих домиков; меж тем как ближайшие родственники и все приглашенные на «Вографление» стояли, сидели, лежали и по-иному корячились в ветвях росших окрест древес, укрытые их листвой. Nine days only had been allowed for the search, after which the child was to be proclaimed the rightful Earl, standing the while upon a raft of chestnut boughs afloat on the lake, a stone in the right hand, an ivy-branch in the left, and a necklace of snail-shells about the neck; while shrouded in foliage the next of kin and all who were invited to the "Earling" stood, sat, crouched or lay among the branches of the marginal trees.
С./К. опять нафантазировали от души, но альтернатива тоже не порадовала. И "Вографление" слово вроде и точное, но некрасивое и какое-то неуклюжее, а уж "шуйца" с "десницей" в одном предложении это мыло с вареньем - каждое само по себе вещь полезная, но в комплексе - ужас ужасный.

 

 

Должно быть, достаточно - основные тенденции видны отчетливо.  Какие выводы - если "Титус Гроун" будет переиздаваться, то это, без сомнений, должен быть перевод Сергея Ильина, однако хотелось бы слегка пройтись по нему с редактурой, поубавив количество устаревших и редко употребляемых слов. Даже неинтересно - выводы вышли столь однозначные.  Возможно, если сравнить "Горменгасты" Панасьева и Ильина, возникнет больше колебаний, но это уже тема для другой беседы.

 

 

Hosted by uCoz