|
Сайт о замке "Горменгаст" Мервина Пика и его обитателях |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Каково жить в мире без перемен?
М.Пик "Горменгаст"
Автор: Анна Коржавин
Содержание:
I | О Мервине Пике и его книгах. | |
II | Каково жить в мире без перемен? | |
III | Шекспировские мотивы и образы в романах М. Пика. |
Шекспировские мотивы и образы в романах М.Пика
Трилогия
о замке Горменгаст парадоксальным образом
сочетает в себе традиции Свифта, Гофмана и
Кафки. М.Пик продолжает развивать
сатирические традиции Свифта в жанре
фэнтези. Его жестокие, сосредоточенные на
самих себе персонажи, живущие в своем
замкнутом мирке и не стремящиеся(за редким
исключением раздвинуть его границы) живо
напоминают читателю лилипутов и великанов
из знаменитого«Гулливера».С Гофманом же М.
Пика роднит теснейшее переплетение
реальности и фантазии. В их произведениях
мы видим наш мир и в тоже время не наш.
Подобно Гофману Пик вводит в повествование
типичные черты английского быта: чай,
булочки и школу, подобно ему растягивает
описания на целые страницы, тогда как
действие развивается нарочито замедленно.
Если же говорить о стилях Гофмана и Пика ,то
их можно определить, как вычурные и
причудливые…
Пика
нередко называют “английским Кафкой”.
Сравнение это явно спровоцировано
укоренённым в сердцевине трилогии Замком
Горменгаст. Если герой Кафки в
недостижимом стремлении к Замку пытался
вписаться в некую иерархию и этим
подтвердить своё существование, то герой
Пика с той же целью вырывается из тотальной
иерархии — навстречу свободе и
непредсказуемости.. Эту блистательную
галерею имен достойно завершает Вильям
Шекспир, чьи трагедии Мервин Пик хорошо
знал и любил.
Сам
стиль писателя , «в котором английская
сдержанность и английская же ирония
сочетаются с невероятным буйством
сравнений, пышной риторикой и точными,
зримыми эпитетами»(Назаренко2004:53) очень
близок к пестрой и живописной драматургии
Шекспира. Объединяют их и так называемые
перепады жанра: «У Шекспира в одной пьесе
серьезное уживается со смешным, и в его
трагедиях немало шутовства, а в комедиях
подчас происходят события, находящиеся на
грани трагического»(А.Аникст 1983:12). Герои же
романов М.Пика по меткому замечанию В
Агапова «словно пребывают в разных
жанрах- кто в водевиле, кто в трагедии».
Сходство довершает и само место действия-
огромный мрачный Замок Горменгаст с
холодом его сырых коридоров и тьмой
полуразрушенных лестниц напоминает нам
датский замок Эльсинор, где находит свою
смерть Гамлет или замок Инвернес, где
Макбет убивает короля. Да и сама атмосфера
Замка- тревожная, напряженная, похожее на
затишье перед бурей, герои, которые
сходят с ума, кончают жизнь самоубийством,
ищут себя, жаждут любви и свободы- все это
позволяет говорить о несомненном
влиянии драматургии Шекспира на прозу М.Пика.
Если
углубиться в систему образов двух романов,
то мы увидим, что самая яркая параллель
лежит на поверхности- Стирпайк, несомненно
самый страшный персонаж созданный
фантазией М.Пика в статье В.Куэлле назван «новоявленным
Ричардом Третьим», то есть ярчайшим из
шекспировских злодеев. И это сравнение
более, чем справедливо, ибо у них воистину
много общего, от внешности - до жизненных
устремлений.
В
одноименной пьесе Шекспира внешнее
уродство Ричарда наглядно иллюстрирует
уродство его души. Драматург широко
использовал прием автохарактеристики
героя…и первой же сцене Глостер говорит о
себе, что он:
«…изувечен
подлою природой,
Нелепо
скроен, не по мерке сшит
И
раньше срока вышвырнут на свет
Горбатым,
и хромым , и безобразным-
Таким,
что на меня собаки лают.
» (акт 1, сцена 1).
А
что пишет М.Пик об одном из главных героев
своей трилогии? «Внешне Стирпайк
производил впечатление уродца, трудно,
впрочем, было б сказать, чем оно собственно
создается. Взятые по отдельности , части
его тела выглядели достаточно ладными, но
вот соединение их давало неожиданно кривое
целое. Лицо юноши отливало глинистой
бледностью и , если б не глаза, могло
показаться маской. Глаза, маленькие, темно-красные
и пугающе пристальные, сидели очень близко»(Пик
2003: 139). Наружность Стирпайка также
соответствует его внутреннему содержанию.
Мервин Пик дает своим персонажам
причудливые, но значимые имена. Так вот, имя
Стирпайк переводится как «владеющий(«steer» )копьем(«pike»)».
Существительное «pike» еще может
обозначать щуку. Автор дает нам целых две
подсказки: во-первых, Стирпайк никогда не
расстается с оружием, и он сам такой же
холодный, острый и смертоносный , как и его
клинок; во-вторых, щука – это крупная
хищная рыба, которой чтобы жить, необходимо
убивать более мелких и слабых. Та же
хищническая природа у Стирпайка - он не
мыслит свою жизнь без интриг и убийств…Да
и на слух его имя воспринимается
соответствующе: вроде бы и зловещее, но в
тоже время и скользкое…
А.И Герцен писал, что «бездействие
превращает силы в яд -чем могущественнее
силы, тем ядовитее яд». Эта цитата очень
точно описывает обстоятельства, при
которых герои начинают свой путь к власти:
они крайне недовольны своим положением в
обществе :(«И в мирные бессмысленные дни/
Мне не найти другого развлеченья/ Как тень
свою разглядывать на солнце/ Да распевать о
собственном уродстве» (акт 1, сцена 1); («Великая
Кухня – чадная провинция, была и
слишком неприятной, и слишком малой для его
извилистых дарований и все возрастающих
амбиций»(Пик 2004:18).И они начинают
действовать. Но если Шекспир прямо
называет Ричарда злодеем(«То я намерен
сделаться злодеем…»(акт 1, сцена 1), то об
аналогичных устремлениях Стирпайка Пик
говорит одной деталью: «Приходя в аптеку
доктора, он первым делом устремлялся к
полке с ядами и смертельно опасными
порошками» (Пик 2003:254).
Шекспировский Ричард безгранично подл и
без стеснения надевает на себя маску то
любящего брата(акт 1,сцена 1), то
заботливого дядюшки (акт 2,сцена 2), то
идеального государя( акт 2, сцена 7) , но
любые проявления в нем добрых чувств- лишь
искусная игра, ставка в которой- корона
Англии. Герой М.Пика если когда-либо и
обладал совестью, «то давно уже выбросил ее
за ненадобностью»(стр.18). Он чрезвычайно
убедительно и с блеском играет роль
искателя приключений(кн.1, гл. «Смывается
грим»), галантного кавалера («Хорошо
подвешенный язык»),борца за справедливость(«Второе
явление Близнецов»), трижды примеряет на
себя роль героя(«Грот»,«Горим!»; кн.2, гл. 44),
и наконец приходит к выводу, что «ему
надлежит усердием и точностью в исполнении
обязанностей изваять для себя трон, на
который он когда-нибудь взойдет»(Пик 2004: 365).
Какого
же человека он должен изобразить, чтобы без
помех взойти на трон? «Человека не от мира
сего, который в свои юные годы, когда сам
дух Горменгаста подвергся опасности, не
дрогнув, пошел на страшное испытание огнем
и водой(якобы пытался спасти им же убитого
Хранителя Ритуала-комм. мой)»(Пик 2004:365).
Примерно по такому же плану действует у
Шекспира и Ричард: когда жители Лондона
предлагают ему корону Англии, «он , зная их
набожность, выходит к ним с молитвенником в
руках и окруженный двумя епископами; он
закатывает глаза, разыгрывает смирение и в
конце концов добивается того, что его
просят о том, чего он сам страстно жаждет»(Смирнов
1957:611).
Но с наибольшим блеском темная
гениальность героев, их гипнотизирующее
подобно змеиному шипению красноречие
проявляется в сценах обольщения.
Разумеется, обольщая с целью приблизиться
к трону, как же иначе! И леди Анна у Шекспира
и леди Фуксия у Пика наделены схожими
чертами: они чисты, доверчивы и даже не
пытаются доискаться до мотивов своих
поклонников. Они ослеплены и заворожены
ими до такой степени, что полностью теряют
чувство реальности.
Сравните:
«…Стирпайк
был совсем не такой, как все другие люди,
которых
она знала, он весь до кончиков ногтей был
полон жизни, и
воспоминание
о том отвращении, которое она испытала,
увидев когда-
то
его обезображенное лицо и руки, угасло и
скрылось за дымовой
завесой
его слов и обходительности.
Фуксия,
однако, понимала, что её положение сестры и
дочери
Герцога несовместимо с частыми и тайными встречами с безродным
функционером
Замка…Но она так долго была одна, ей так
долго не
хватало
дружеского общения! И то, что к ней
проявляют интерес, не
угасающий,
а наоборот, усиливающийся изо дня в день на
протяжении
столь
длительного времени, повергало её в
неизведанное ранее
состояние,
от которого путь к неизведанной стране, в
волнующее и
опасное
путешествие по которой она была готова
отправиться, был
очень
недолог.»
Но
Фуксия не глядела в будущее. Она жила лишь
переживаемым моментом, наслаждаясь им, не
задумываясь о будущем»( Пик 2004:410).
В
отличии от Фуксии, даже не подозревающей
кто на самом деле ее возлюбленный, леди
Анна сама стала жертвой злодейств Ричард, и
тем не менее ей нечего противопоставить
его дьявольскому красноречию и
изумительному актерскому дару:
«Когда
горбун, который стал мне мужем,
Впервые
подошел ко мне, я шла
За
гробом Генриха, а этот изверг
Еще
не смыл как следует с ручищ
Кровь
Генриха и моего супруга.
И
помню, я тогда ему сказала:
«Ублюдок,
будь ты проклят, будь ты проклят
За
то, что я, такая молодая,
Из-за
тебя вдовою стала! Если
Ты
женишься , пусть горе ляжет там,
Где
ты уснешь! И пусть твоя жена-
Коль
сыщется такая идиотка-
С
тобою в браке будет так несчастна,
Как
я теперь несчастна!» Но- увы!-
Я
не успела повторить проклятье,
Как
тут же сердце женское мое
Попало
в плен к речам его медовым:
Я
стала жертвой своего проклятья…» (акт
4, сцена 1).
Ловкая
безупречная победа над Анной для героя не
только первая проба сил, но еще и самый
счастливый момент в жизни, Ричард в первый
раз после окончания войны доволен собой и
всем миром(«Пойду, пожалуй, зеркало куплю я/Коль
сам к себе попал я в фавориты»(акт1, сцена 2).Но
остановится он уже не может: один коварный
план сменяется другим и герцог Глостер
начинает вдохновенно готовить убийство
брата…
Его
ближайший литературный родственник
Стирпайк «тешится злорадным сознанием
того, какой властью обладает над своей
жертвой»(Пик 2004:411), но не спешит сделать
последний шаг. «Его разум, похожий на бюро
со снабженными бирками полочками и
отделеньицами для всякого рода справок»(Пик
2003:198)еще не продумал будущее до последнего
сказанного слова. Одержав полупобеду над
Фуксией Хранитель Ритуала «написал
на древних пергаментах придуманные им
новые ритуалы и обряды и вставил листы в
древние книги.
«Согласно
этим выдуманным предписаниям, Титусу
приходилось выполнять
утомительные
и раздражающие обряды, временами
подвергаясь прямой
опасности,
грозящей молодому Герцогу увечьем или
смертью. Титусу
приходилось
спускаться по деревянным лестницам, давно
прогнившим и
готовым
обрушиться, проходить под расшатанными
балками и
полуразрушенной
каменной кладкой, передвигаться по узким
мостикам
и
галереям, висящим над бездной — а ведь эти
мостики и галереи
можно
было предварительно подпилить, расшатать
так, чтобы любой
неосторожный
шаг грозил обвалом. Стирпайк рассчитывал,
что, выполняя
навязанные
им обряды и ритуалы, Титус раньше или позже
сорвется с
большой
высоты и разобьется насмерть»(Пик 2004:416).
«Титан
зла» Ричард и «анти-герой» Стирпайк
непродолжительное время находятся на
вершине. Их преступления забыты, а желанная
добыча завоевана. Но возвышение становится
началом конца, прошлое упорно вторгается в
их жизнь и в конечном счете разрушает ее. В
трагедии Шекспира переломным моментом для
героя оказывается проклятие матери(акт 4,
сцена 3). «Ричард теряет былую
самоуверенность, и характер его как-то
меняется, утрачивает гранитную
устойчивость. В нем отнюдь не пробуждается
совесть, но она как бы вторгается в него,
просачивается извне. Прежние силы и
ясность покидают его. Он начинает
чувствовать, что ступил на неверный путь,
что его царство «из тонкого стекла». Хорошо
бы вернуться, но он зашел слишком далеко…»(Смирнов
1957:611).
Стирпайк же после убийства Хранителя Ритуала испытывает ужас перед огнем. Стоит Фуксии зажечь свечу перед его дверью, как он теряет контроль над собой. После ее стремительного ухода им овладевает чувство,
«...что
власть ускользает от него, что почва уходит
у него из-под ног,
что,
несмотря на его, казалось бы, высокое и
могущественное
положение,
Горменгаст одним дуновением мог смести его
в пустоту и
мрак…
И
как он ни старался себя успокаивать,
тревога не покидала
его.
Откуда у него такое чувство, что стоит он на
краю бездонной
черной
пропасти? Неужели простая женская обида
случайно открыла
эту
пропасть? Почему она так черна, отчего она
столь глубока, эта
неожиданно
разверзшаяся бездна?»(Пик 2004:430-431).
Это-крах
индивидуализма, гибель личности,
отмежевавшийся от всего остального мира и
противопоставившей себя ему. «Как
конкретная человеческая личность Ричард
заходит в тупик и как бы раздваивается.
Ярче всего это раздвоение проявляется в
его последнем монологе(акт5,сцена 3), где
одно его «я» выступает судьей другого «я».
Но у этого второго «я» (прежнего его «я»)- ни
малейшего признака раскаяния, ни тени
душевного сокрушения, одно лишь отчаяние и
скорбь. Ричард ненавидит себя «за зло, что
самому себе нанес», но изменится он уже не
может»(Смирнов 1957:612).
Стирпайк
в первые минуты после своего краха
испытывает радость от того, что он больше
не нуждается в компромиссах и ему незачем
больше хитрить. Его раздвоение еще более
безнадежно и страшно, чем у героя Шекспира.
Зло, долгое время находившееся под
контролем его блестящего ума сносит все
преграды и прорывается наружу. Фактически
это смерть при жизни. С той минуты , когда
его преступления раскрыты и весь
Горменгаст охотится за ним- Стирпайк уже не
является человеком. Он- зверь, лукавый
изворотливый хищник. «Ум его парил в
багровом эфире. Он витал там, где сражаются
боги, летал над полями трупов,
прислушиваясь к зовам боевых труб,
взывающих к крови. О, какой восторг
пребывать в одиночестве, пребывать во зле!
Быть богом зла, загнанным в угол…»(Пик
2004:527).
В
этих условиях смерть героев оправданна и
закономерна. Оба гибнут в поединке с
оружием в руках, оба перед смертью
обретают подобие своей прежней цельности и
силы. Можно сказать, что смерть возвращает
им самих себя.
Стирпайк не случайно воспринимается
читателем, как самый умный обитатель Замка
за его тысячелетнюю историю. Он же и самый
загадочный, фантастический образ всей
трилогии. С первых же страниц он показан
как человек воистину блестящий, пугающе
разносторонний и мудрый не по годам(в
первой книге ему всего семнадцать) Мы очень
мало знаем о нем. Автор почти ничего не
рассказывает нам о детстве, о его родителях,
а то, что рассказывает не дает ответа на
вопросы: Как он узнал о своих возможностях?
Когда и при каких обстоятельствах приобрел
такую веру в себя? Стирпайк с его вечной
занятостью , целеустремленностью и
неиссякаемой жизненной энергией («он весь
переполнен жизнью до кончиков ногтей», -
скажет о нем Фуксия) всю жизнь отчаянно
сопротивляется мертвенной атмосфере,
окружающей его и этим невольно симпатичен
читателю. Местами даже появляется ощущение,
что остальные персонажи лишь фон для
Стирпайка…
Похожая история и с трагедией Шекспира. Все
краски драматурга ушли на обрисовку
Ричарда. Он –единственный герой в пьесе, «раскрытый
диалектически, при всей своей монолитности
многогранный и полный внутреннего
движения»(Смирнов 1957: 612).
Трилогия М. Пика –это своеобразная притча о странных привязанностях, которые могут привести лишь к безумию. Отец Титуса обожает только свои книги. Мать Титуса отказывается видеть сына в течение шести лет, но не может жить без своих белоснежных кошек и своего любимого чекана, неизменно сидящего на ее плече. Жирный шеф-повар Свелтер любит только свой секач; смысл жизни Баркентина, Хранителя Ритуала - бессмысленные церемонии; доктор Прунскваллор влюблен в свой обширнейший словарный запас; его сестра Ирма патологически трепещет при виде любого мужчины, но никак не может заарканить хоть одного.
Вместо
того, чтобы любить мир, в котором они
существуют, обитатели Горменгаста
отчаянно пытаются держать его в строжайшем
порядке. Ритуал - первое средство для этого,
язык - второе: все персонажи обычно
переиначивают имена тех, с кем говорят. Но
скрупулезно структурированная библиотека
лорда Сепульгрейва - метафора Горменгаста.
Как только она гибнет в огне пожара, зыбкое
здравомыслие разрушается. И хотя
следование букве закона сводит с ума
обитателей Горменгаста, оно сохраняет дух
Замка в полном здравии…
Система
образов, придуманная Мервином Пиком,
позволяет нам говорить о теснейшей связи
реальности и фантастики в его творчестве. «Вместо
героев перед нами в лучшем случае анти-герои
(Стирпайк), а чаще – обыкновенные люди,
перемолотые безжалостым регламентом и
ограниченностью каменной громады
Горменгаста. Они ущербны, каждый по своему,
иногда психопаты, иногда мизантропы, но в
своём замкнутом мирке они даже не могут
этого почувствовать – сбалансированный до
состояния ювелирного часового механизма
их мир даже не даёт им намека на
возможность альтернативы, на взгляд на
самого себя под каким-нибудь другим углом»(Тепляшев
2003:12).
Среди
персонажей книги, таким образом,
отсутствует тот герой, с которым
читатель захочет идентифицировать себя.
Это достаточно распространенное явление,
насколько я могу судить по современной
литературе и кинематографу; но особенность
"Горменгаста", на мой взгляд, в том, что
отсутствие такого героя-ориентира не
преподносится здесь как некая главная идея.
«Горменгаст» можно счесть всего лишь затянутым упражнением на готические темы. Им можно восхищаться как длинным, невероятно красивым сновидением (кошмаром) — единственным, пожалуй, в английской литературе. Но если бы не сочувствие автора его странным героям, эту книгу нельзя было бы полюбить. Изумляться ей — да; но не любить. А так — даже Стирпайк вызывает некое сопереживание, хотя и смешанное с отвращением (бывает и так; у Пика все возможно)»(Назаренко 2004:53). Да и сам писатель по-моему не без известной доли восхищения к нему относится. Осуждает - да, но не отказывает в понимании. Наверное, половина очарования книги в том, что всех своих героев Пик любит и жалеет, хотя не пытается их приукрасить. Другая же половина в том, что действие этой великой книги, в которой магически сплетаются фантазия, гротеск, сатира, элементы мистики, глубочайший психологизм, построено на извечных человеческих ценностях - любви, стремлении к свободе, борьбе со всем порочным в обществе и самом человеке.
FIN