Сайт о замке "Горменгаст"  

Мервина Пика и его обитателях 

Горменгаст (AU)

Автор: Sanseverina

Страницы:  | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 |

Глава 11

Время остановилось, и сердце перестало биться. Сколько это длилось, определить было невозможно, поскольку не существовало самого понятия времени, и «долго», «быстро» - все это были бессмысленные сочетания звуков. Потом что-то будто толкнуло ее изнутри – должно быть, это сердце возобновило свой непростой труд, и Фуксия пришла в себя – в голове у нее шумело, в висках отбивала бравурный ритм кровь. Ни жива, ни мертва от страха, она обернулась – но за спиной ничего не изменилось. Все те же каменные зубцы, черепичные крыши и заостренные верхушки башен. Те же горы вдали. То же блеклое осеннее солнце над головой. Та же тишина, нарушаемая лишь хриплым вороньим криком да отдаленным шумом города где-то внизу, в котором не разобрать отдельных звуков. Она снова подскочила к краю, но препятствие, показавшееся было не таким уж непреодолимым, по-прежнему зияло глубоким провалом и обещало смертельное падение с высоты в несколько десятков футов на вымощенный булыжником двор. Никакая спешка не могла побудить ее на такой риск, и, махнув рукой в отчаянии и подобрав юбку, Фуксия снова бросилась к дымоходу.

Она все равно упала, зацепившись за что-то в темноте, но узкий лаз задержал падение и, приземлившись на колени, она отделалась только царапинами. Ободранные ладони кровоточили, и Фуксия, скривившись, подула на них – это не помогло. Неловко пятясь на четвереньках, она выбралась наружу, перепачканная сажей. Кто видел бы ее сейчас, не склонился бы в почтительном приветствии, а прочел молитву об изгнании бесов. Но приводить себя в порядок было некогда, ее еще ждал длинный путь из нескольких сотен ступенек, ведущих вниз, и Фуксия побежала так быстро, как только могла.

Она никак не ожидала, что встретит кого-либо в этой пустынной части замка, но вылетев сломя голову в темный коридор, нос к носу столкнулась ни с кем иным, как с Прунскволлором, прохаживавшимся вдоль простенка с видом узника, с неуклонной решимостью совершающего нехитрый моцион в своей крошечной камере. Трудно сказать, кто был удивлен и растерян больше, оба не готовы были в неожиданной встрече. Отступать было поздно: доктор, охнув, поймал едва не потерявшую равновесие принцессу, она машинально пробормотала благодарности. Взгляды их пересеклись, но каждый невольно отвел свой в сторону. Леди Фуксии Гроун нечего было здесь делать. Так же, как и Прунскволлору – ни живой души не было здесь поблизости, чье здоровье могло внушить ему тревогу. Каждый проник в тайну, которую не хотел бы знать до конца. Тайну, которую проще было так и оставить чужой. И на которую теперь трудно было закрывать глаза, напрочь отрицая ее существование.

- Леди Фуксия, - с запинкой проговорил доктор полувопросительным тоном. Что бы ни совершила, в какую бы немилость ни впала, она была принцессой, и он не мог позволить себе напрямик задавать вопросы, так волновавшие его. Но и не задать их вовсе – это было тоже невозможно. А она бросила быстрый встревоженный взгляд на человека, которого не так давно считала старшим другом, лучшим из всех, кого когда-либо в своей жизни хоть с натяжкой могла назвать этим словом, и упрямо, холодно выговорила:

- Мне хотелось подышать воздухом. И побыть одной.

- Одной? – повторил за ней Прунскволлор, безотчетно выдавая, что не верит – никак не может ей поверить, какие бы ни делал над собой усилия. И все-таки она стояла перед ним, нервничая и озираясь, с алым румянцем стыда на щеках, но спутника около нее не было. Ее никак нельзя было уличить во лжи.

- Одной! - осознав, что нечего сейчас вменить ей в вину, и осмелев от отчаяния, воскликнула Фуксия. В ее дрожащем голосе слышался вызов. – Но вы, доктор Прунскволлор? Как вы-то тут как очутились?

Это был праздный вопрос. Она знала, что иной правды, кроме как той, что доктор наблюдал за ней, следил за ней, быть не могло. Он, кто когда-то улыбался ей с такой теплотой, заботился о ней, брал ее на руки, когда она была серьезной большеглазой маленькой девочкой, сегодня шпионил за ней, как враг. И был наготове, если случится в том нужда, защитить, спасти ее, как самый преданный друг. Прунскволлор не менее четко, чем принцесса, сознавал, что скрытность теперь ничего не изменит – все карты открыты, и она читает в его сердце, как в открытой книге. Но один лишь взгляд в чужое, замкнутое и бледное лицо девушки, которая не желала никакой правды – даже сейчас, когда прозрение было неизбежно, и он глухо пробормотал, глядя в пол:

- Я заблудился в переходах, моя леди. Сам не знаю, как тут оказался…

Большую нелепицу выдумать было бы не под силу никому. Но Фуксия кивнула, словно от ответа не веяло фальшью, и он вполне удовлетворил ее. Она уже почти бежала, под ногами бесконечной чередой мелькали ступени, и доктор, увязавшийся следом, едва поспевал за ней.

- Мне нужна ваша помощь, - бросила она, перескакивая сразу через несколько ступенек. Прунскволлор отозвался не сразу, в течение нескольких мгновений до нее доносилось только неровное, хриплое дыхание человека, непривычного к телесным упражнениям.

- Что случилось, леди Фуксия? Кто так испугал вас? – наконец, услышала принцесса. Голос из-за ее спины звучал жалко и неискренне, но ей не было дела до чужих сомнений, с лихвой хватало и своих собственных.

- Нужно позвать стражу. Там что-то случилось.

- Где?!

- В башне Филинов, - торопливые шаги за спиной резко стихли, словно спутник неожиданно решил лишить ее своей компании. Она не оборачиваясь, бежала дальше. Следует за ней доктор или нет – Фуксии Гроун это было безразлично.

- Э... постойте, леди Фуксия. Постойте же, прошу вас!

Остановиться было непросто, ноги по инерции несли ее вниз, все быстрее и быстрее, но она вцепилась обеими руками в перила и, покачиваясь и тяжело дыша, пытливо заглянула в лицо старого друга.

- Что такое?

- Там ничего не случилось, вы зря так тревожитесь, леди Фуксия, - Прунскволлор с трудом выдавил кривую, неуверенную улыбку.

- Почему вы так уверены, доктор?

- А почему вы подозреваете, что там какая-то беда, моя леди?

- Я слышала чей-то крик.

- Крик? – недоуменно отозвался Прунскволлор, вытирая платком взмокший лоб.

- Да, крик! Да что с вами, доктор? Позовите стражу, пусть немедленно идут туда.

- Не думаю, что есть необходимость…

- Что ж, я сама позову.

- Леди… - слабо воспротивился доктор.

- Нет времени на ваши загадки, доктор, - оборвала она его, и больше не задерживаясь ни на долю секунды, умчалась. Прунскволлор вынужден был последовать за ней, только лицо его вытянулось и отражало теперь крайнюю степень растерянности и тревоги…

***

Первое, что показалось странным, был шум – непонятного происхождения, но сразу пробудивший тревогу. Это было и не крики, и не голоса, и не звон чего-то бьющегося – словно свист ветра, многократно усиленный рупором – зловещий, царапающий нервы звук. Стирпайк замер, прислушиваясь. Любопытство любопытством, но чувство самосохранения ему пока не отказало, и рисковать жизнью, лишь бы немедленно уяснить для себя, чьи проделки вот уже продолжительное время путали ему карты, он был абсолютно не готов. Благоразумная часть его существа даже выказала сожаление, что ему вздумалось покинуть тихое место на крыше ради столь сомнительного предприятия. Пусть в руке у него был зажат нож, зрение и слух обострены до крайности, тем не менее безопасности это не гарантировало. То, что он потерял из виду незнакомца, не значило, что тот не спрятался в нескольких шагах, заприметив преследователя, и в эту самую минуту не готовится метнуть кинжал или прицелиться из ружья. Однако никаких следов, все равно призрака или человека, не наблюдалось. Так и не заметив ничего подозрительного, Стирпайк стал осторожно продвигаться в сторону, откуда доносился звук, насчет которого у него в голове уже возникли вполне определенные предположения. Это не было завывание бури и не внезапно разразившаяся гроза, это хлопали десятки крыльев. Что так испугало птиц, которым от роду положено в это время суток безмятежно спать, ему только предстояло выяснить. Но что шум производили разбуженные обитатели башни, - Стирпайк готов был руку дать на отсечение, что это именно так.

Дверь была закрыта, и, подергав ее, он убедился, что закрыта она надежно. Пожав плечами, Стирпайк двинулся дальше – повторить судьбу семьдесят шестого герцога вовсе не входило в его планы: между тем, чтобы жить, как герцог, и умереть, как он, была ощутимая разница.

- Помогите! Помогите! – вдруг различил он сквозь неясный шум. Это был даже не крик – писк, жалобный и отчаянный. Определить, кому принадлежит искаженный ужасом голос, не представлялось возможным, но доносился он определенно из-за двери. Запертой двери, где впали в неистовство с полсотни взбудораженных, голодных и хищных птиц… Стирпайк остановился, криво усмехнувшись и поздравив себя с тем, что находится по другую сторону преграды. Тому, кто внутри, он не завидовал. Очень хотелось бы верить, что это тот, кого он видел на крыше, незнакомец, похожий на увечного покойника Баркентина, сунулся в опасное место и чем-то растревожил мирно дремлющих пернатых, которых много веков назад предки Гроунов поселили в башне в качестве питомцев, завещав потомкам до скончания веков заботиться об их прокорме и удобстве. Версия была чрезвычайно обнадеживающей, но оставалось неясным, кто тогда запер на ключ дверь. Зов о помощи повторился, на этот раз переходя в леденящий душу вопль, и улыбка Стирпайка поблекла. Он, конечно, мог ошибаться – это было бы немудрено – но все же голос теперь показался ему знакомым. И принадлежал он, похоже, его собственному помощнику мистеру Орнейту, бывшему поэту, а ныне ученику Мастера Ритуалов.

- Кажется, нам с вами пришла пора распрощаться, господин Поэт, - пробормотал Стирпайк, вслушиваясь в яростное шуршание крыльев, слегка приглушенное крепкой дубовой преградой. – Признаться, мне не слишком жаль.

Он повернулся, готовый уйти и предоставить ученика его собственной злополучной судьбе, но в последний момент раздумал и с раздраженным вздохом наклонился к замочной скважине. Еще одна загадочная смерть в Замке, еще одно исчезновение… или растерзанный труп, обнаруженный поутру на полу башни – и что только за нелегкая толкнула этого глупца полезть в когти к филинам? Выискался ученый-натуралист, уж не оду ли ему заказали во славу герцогских питомцев? У Стирпайка недоставало воображения придумать, что за важное дело могло привести сюда Поэта. Но так или иначе – нужно было решаться, то ли тихонько исчезнуть, словно и не близко его тут не было, то ли все-таки вмешаться. Поразмыслив, он начал склоняться ко второму, правда, отнюдь не из человеколюбия, а из соображений вполне прозаических. Что, если невезение, ополчившееся на него, мешавшее во всех начинаниях, кроме разве что обольщения герцогской дочери, захватит его и сейчас? Что, если кто-нибудь заметит его выходящим из башни? Даже если выбраться тем же путем, через крышу… что подумает его высокородная невеста, сопоставив его отлучку и растерзанные останки? Да еще после того, как с таким трудом удалось вытеснить из ее головы недоверие из-за бесследной пропажи родного брата... От Поэта неплохо бы избавиться, но не так скоро и не так явно. Не считанные дни спустя после того, как пререкался с герцогиней по поводу навязанного ему помощника. Даже если снова в замке ограничатся намеками и мрачными взглядами, преисполненными подозрения, взглядами, в которых застыло немое и, к счастью, бездоказательное обвинение… когда впереди забрезжила перспектива вполне законным образом породниться с Гроунами, такие сомнения могли стать губительными. Фуксия доверчива, ее разум затуманен флером влюбленности, но Фуксия порой подвержена влиянию своей родни. Пока их не обвенчали, ей должно думать о нем, как о рыцаре в сияющих доспехах, а не как о возможном убийце.

Перепробовав несколько ключей из своей связки, в которой было почти все необходимое, чтобы попасть в любое из основных помещений Горменгаста, он в конце концов попал на нужный. Разобравшись с замком, со всеми возможными предосторожностями он заглянул внутрь, в огромную, слабо освещенную залу с высокими сужающимися кверху потолками. Открывшееся ему зрелище оправдывало риск. Поэт, всколоченный, весь осыпанный зерном, запутавшимся у него в волосах и бороде, метался, подвывая от ужаса и защищая голову медным подносом. Над ним кружили потревоженные птицы, в глазах рябило от мелькавших бешеным хороводом распростертых крыльев и круглых медового цвета глаз.

- Эй, ты! Беги отсюда, дурак! – рявкнул он на помощника, который едва ли заметил его появление. Мистер Орнейт пребывал в таком состоянии, когда способность мыслить здраво давно канула в Лету, и не способен был даже мчаться к выходу, который ему чудом открылся. Скрипнув зубами от злости, не решаясь отойти от двери и не зная, как извлечь незадачливого ученика из передряги без риска для собственной жизни, которая была ему куда дороже, Стирпайк засунул бесполезный нож за пояс и вооружился рогаткой. Перебить стаю не перебьешь, но отпугнуть, превратив пару птиц в дохлый комок перьев он надеялся. Целясь, он сделал небольшой шаг на цыпочках, боясь вздохнуть слишком громко и отвлечь внимание на себя. Всего шаг, один-единственный, - и за спиной тут же щелкнул замок: тот, кто решил скормить филинам ученика, не имел ничего против того, чтобы отправить следом за ним и учителя. Зло выбранившись, Стирпайк метнулся к двери, но выронил ключи, потому что разъяренный когтистый шар с крыльями, как паруса, спикировал прямо на него. Камень, выпущенный из рогатки, отбросил птицу назад, и в воздух взметнулось облачко перьев. Следующий камень распугал стаю, норовившую разорвать Поэта на клочки, и воспользовавшись краткой передышкой, мистер Орнейт бросился к Стирпайку, скуля от радости и едва не заключив его в объятия – от которых тому, правда, удалось уклониться.

- Подбери ключи, ты, бездарь! – взвизгнул Стирпайк, которым понемногу овладевала паника. Ловушка была надежной: единственная дверь, крошечные решетчатые окна под самой крышей. – Какого вообще черта ты тут очутился?

Один камень – одна разъяренная птица. Но запас снарядов не бесконечен. И что только дернуло его добровольно сунуться в эту самоубийственную авантюру, не имевшую к нему никакого отношения… пока он не переступил порог! Уж лучше быть заподозренным в убийстве, но живым и невредимым, чем героически погибнуть и заслужить посмертную славу. Тем более, что собственный горький опыт подсказывал, что как бы ни впечатляюще звучало описание совершенного им подвига, дифирамбов в свой адрес все равно не услышишь, самое большее – скупую похвалу да недоуменно вскинутую бровь, напрочь перечеркивающую красивые слова.

- Так ваш приказ, господин Стирпайк! – пискнул съежившийся у него в ногах Поэт из-под подноса. Крылья поднимали ветер, задевали лицо. Острые лезвия когтей царапнули руку. Он пнул дверь ногой – только чтобы убедиться, что ему не послышалось, она надежно заперта на ключ.

- Мой приказ? – отрывисто выкрикнул он, выбирая новую жертву и примериваясь. - Ты, идиот! Это какой еще?

- Мне так передали… Что этих… надо кормить… что так положено, так гласит традицияяяя… - блеющий голос плавно перешел в вой, полный бесконечного ужаса. – Да они нас сожрут! Помогите! Помогите! – завопил он во всю мощь легких, как будто его голос мог чудом преодолеть немалое расстояние и вызвать подмогу.

- Ключи, да подними же их наконец! – Стирпайку едва удавалось перекричать шум и визг. Почти оглушенный, пинком, угодившим помощнику под ребра, он заставил его замолчать. – И чем…ты, дурак старый… кормить их пошел? Собой?

- З-зерном…

Еще одна птица упала с перебитым крылом и в агонии заметалась по полу. И за ней еще одна. Последние три камешка он сжал в кулаке, они были теплые, гладкие и совершенно бесполезные. Впору было впадать в истерику. И начинать паниковать всерьез. С подноса, временно служившего щитом, Поэта пришлось стряхнуть, хотя тот и цеплялся за него с отчаянием утопающего.

- Почему зерном? – когда он кричал на Поэта, страх почему-то отступал на задний план, а ярость одерживала верх, оттесняя все прочие чувства. Ярость не давала опустить руки, заставляла сопротивляться до последнего и искать выход, хотя чья глупость была первопричиной беды, теперь уже не имело значения. Он и на себя готов был наорать за то, что увлекшись долгосрочными планами забыл о сиюминутной осторожности. - Почему не мармеладом? Мышей они жрут, ясно тебе? Мышей и еще дураков вроде тебя!

В дверь ударило что-то тяжелое, снаружи, - звук, подобный благословению небес, и через мгновение створка распахнулась настежь. Сквозь пелену тумана, застилавшего зрение, как перед обмороком, Стирпайк увидел остроконечные шлемы стражников, бледное искаженное лицо принцессы и застывшее каменной маской Прунскволлора. Долго упрашивать он себя не заставил и рванулся в открывшийся проход… Вслед за ним кто-то вытащил за шиворот Поэта, в воздухе прогремел ружейный выстрел, отгоняя остатки хищной стаи, а затем дверь захлопнулась. Он стоял, пошатываясь, и все еще не совсем веря, что жив и отделался парой царапин, глубоких, но не смертельных. Фуксия, не говоря ни слова, обвила его руками, ее била дрожь. Поэт сидел на полу, прижав обе ладони к сердцу, словно боясь, что оно выпрыгнет из груди. С лица Прунскволлора пропала всякая жизнерадостность, свойственная ему прежде, взор его был странен и за толстыми стеклами очков казался мутным, словно он был только-только разбужен или пребывал под воздействием винных паров.

- Кто-то объяснит, что здесь произошло? – наконец, проговорил он, и Стирпайку показалось, что вопрос этот задан крайне неохотно.

- Я здесь не причем! – нервно воскликнул мистер Орнейт, пытаясь встать на ноги, но они сами собой подогнулись, и он вновь сел и обессилено привалился к стене. Зубы у него стучали, громко выбивая дробь. – Мне было велено, я выполнил! Я всего лишь поэт! Я не понимаю, что вам от меня нужно, зачем эти ужасные испытания?

От взгляда в перекошенное лицо помощника, все еще похожего на чучело для праздника урожая с пшеничными стеблями, торчащими из ушей, Стирпайку вдруг подумалось, что он зря пенял на невезение. Все могло кончиться хуже. Гораздо хуже. На самом деле ему неким удивительным, волшебным образом удалось пробежать по хрусткому мартовскому льду.

- Нельзя ли поподробнее, мистер Орнейт, - попросил он приторным тоном. – Если я правильно вас понял, вы принесли сюда поднос, полный зерна. Как вы открыли дверь?

- Ключом, конечно! – огрызнулся мистер Орнейт, от заискивающей манеры которого после спасения не осталось и следа, слишком велико было его потрясение, когда после десятилетий вялого, однообразного и безмятежного существования на него вдруг свершилось самое что ни на есть настоящее покушение.

- И где этот ключ сейчас?

- Я… оставил его в двери, когда вошел. Я думал, что быстро поставлю поднос на пол и сразу назад!

- Разве вы не видели, что туда опасно входить? И разве вы не знаете о том, что ныне почивший мистер Флей рассказал нашему герцогу об участи его отца?

- Эти чудовища, они спали! Все было тихо, их было не видно и не слышно, - невольно начав оправдываться, запротестовал Поэт.

- И чем же вы их так побеспокоили? – не отставал от него Стирпайк.

- Да я ничем! – истерично выкрикнул спасенный, раскачиваясь из стороны в сторону, словно ужас от пережитого опять завладел его рассудком. Доктор быстрым движением встал между Стирпайком и его помощником.

- Вы же видите, мистер Орнейт нуждается в отдыхе. Проявите же хоть каплю уважения. Хотя бы как к старшему по возрасту, если уж волей герцогини он находится в вашем подчинении!

- Думаю, мистера Орнейта не хватит удар, если он парой фраз доскажет свою поразительную историю, - едко заметил Стирпайк. – И если уж вы заговорили о подчинении… позвольте напомнить, что вы здесь не командуете ни стражей, ни мистером Орнейтом, ни мной. Прошу вас, мистер Орнейт. Я не буду в обиде, если пространные рассуждения вы прибережете для своих поэтических трудов, а нам объясните вкратце, как из пасторальной картины «Мистер Орнейт кормит пташек зернышками» вышло то, что мне посчастливилось застать?

- Я бы тоже хотела выслушать мистера Орнейта сейчас, - Фуксия опустила руки и отодвинулась от него, перестав, наконец, трястись, как деревце на ветру. Заметив, с каким подавленным видом отступил Прунскволлор, Стирпайк ощутил прилив благодарности. Пусть она выдала их связь, несмотря на все его предостережения, и можно не сомневаться, что первый же визит доктора будет к герцогине, докладывать об увиденном, но она так твердо стояла на его стороне и проявляла столько готовности защищать его интересы, что злиться на нее было бы глупо.

- Прошу вас, мистер Орнейт, - настойчиво повторил Стирпайк. – Всем тут не терпится вас услышать.

- Но мне нечего рассказывать! Только я вошел и начал осматриваться, как меня кто-то запер. Ключ остался снаружи, я не мог выбраться. Звать на помощь я боялся, потому я спрятался в уголок и стал ждать.

- Чего?!

- Пока меня кто-нибудь вызволит, - объяснил Поэт, бросая по сторонам горестные взгляды – словно моля посочувствовать ему и избавить от унизительного допроса. Стирпайк закатил глаза – ему казалось, что такая безмерная глупость даже не может существовать.

- Можно было ждать очень долго!

- А что мне оставалось делать?

- Ясно. Что дальше?

- Откуда-то сверху упал камень!

- Сам по себе?

- Может, и сам по себе!

- Камень – это наводит на размышления, не правда ли, мистер Стирпайк? – напомнил о себе доктор, которого вмешательство Фуксии на некоторое время выбило из колеи, и он молча позволил Стирпайку задавать вопросы. О чем он думал, было вполне очевидно. Весь его облик источал подозрительность. И, одновременно, крайнюю растерянность. Сохранять спокойствие и ледяную вежливость было трудно, но сдерживать гнев жизненно необходимо, чтобы не упустить в яростном забытьи момент, когда его снова попытаются перехитрить.

- Догадываюсь, о чем думаете вы, господин Прунскволлор, но уверяю вас, что вы крайне далеки от истины, - проговорил Стирпайк, глядя доктору прямо в глаза, читая в них горечь, презрение и ненависть, но не поддаваясь побуждению открыто выразить в ответ все то же, но с преобладанием последней, еще более жгучей от того, что приходилось скрывать ее столько лет. – Можно придумать более приятный способ покончить с собой.

- Что-то подобное мы уже слышали когда-то, - меланхолично заметил Прунскволлор. Он бросил такой говорящий взгляд на Фуксию, что Стирпайк понял – доктор сознает, что обвинения смехотворны, но все это говорится для нее. Смутить ее. Посеять сомнения. К счастью, ему было чем ответить на удар. Тонкие губы растянулись в язвительной усмешке.

- Вы зря стараетесь, доктор, и ни к чему напускать туман. Мне известно, чья воля стоит за этим подлым деянием. И леди Фуксия также об этом знает.

Прунскволлор вздрогнул, и лицо его с чуть заметными капельками пота на лбу и резче, чем прежде, проступившими морщинами пошло красными пятнами. Стирпайк опешил. Определенно… доктор понял сказанное по-своему. Ничего не зная ни о каких призраках, ни о каких чужаках, решил, что это намек на его собственное участие. И покраснел. Невиданное дело, дожить до почтенных лет, и чтобы каждое душевное движение было видно, как на ладони... Выходит, план принадлежал Прунскволлору и леди Гертруде – тот самый, который они обсуждали поздним вечером наедине. И вовсе не ему предназначалась роль спасителя. Но вряд ли они зашли бы так далеко, что рискнули превратить стихоплета в калеку или вовсе погубить…

- Леди Фуксия, - он слегка подтолкнул ее к Прункволлору, не грубо, но настойчиво. – Благодарю, что спасли мне жизнь, но простите ли вы меня, если в комнаты вас проводит господин Прунскволлор? И прихватите заодно моего помощника… если он еще не отказывается от этой опасной должности.

- Не надо, Стирпайк, - тихо взмолилась Фуксия. – Пожалуйста. Прислушайся ко мне хотя бы раз. Так будет только хуже.

Он словно и не слышал и смотрел сквозь нее, обдумывая что-то свое.

- Вы ведь никого не видели, пока поднимались по лестнице? – уточнил Стирпайк.

- Нет, - оставив уговоры, принцесса покачала головой.

- Вот и хорошо. Значит другого пути отступления у него не было. Я верну Книгу. И доберусь до этого паршивца, - пообещал он, легко коснувшись кончиками пальцев ее щеки, бледной, с разводами сажи, которую она безуспешно пыталась оттереть рукавом, но только размазала, как румяна. Несмотря на уверенные слова и показную удаль, он и сам испытывал страх, - страх, который она умела прочесть несмотря ни на то, в какие бы глубины он не был упрятан. Никогда раньше он не был жертвой, только охотником, он сам делал первый ход, а противник с большей или меньшей степенью успешности отвечал на него. Жить, ощущая, как следует за ним горящий ненавистью взгляд из темноты, постепенно теряя уверенность в себе, отшатываясь от каждой тени, - он верил, что так можно безвозвратно потерять себя. Никакого промедления, нужно решить все быстро, справиться с этой последней напастью, и потом все будет хорошо. Горменгаст и глазом не моргнет, как он получит все сразу – девушку, корону, власть…

Когда он скрылся из виду, Фуксия оглянувшись, обнаружила, что сама леди Гертруда, тяжело опираясь на палку с бронзовым набалдашником, преодолела длинный подъем и остановилась, хмуро взирая на невеселую картину. За спиной леди виднелись слуги, которые внесли паланкин. Ворона на ее плече с любопытством вытянула клюв.

- Кажется, наш Хранитель Ритуала задумал творить самосуд? – ледяным и добра не предвещающим тоном поинтересовалась она. Других вопросов герцогиня не задавала. Фуксия этому отчего-то не удивилась. Оттолкнув руку доктора, который утешительным жестом тянулся поддержать ее, увести прочь, принцесса прошла мимо матери, задев ее рукавом, но не удостоив даже вежливым кивком. Леди Гертруда так же безмолвно посторонилась.

На мгновение Фуксия Гроун приостановилась, словно хотела что-то сказать, но отступилась, почувствовав, что все взгляды прикованы к ней, и даже стражники, сопровождавшие герцогиню, застыли в немом ожидании, словно здесь и сейчас должно было быть произнесено пророчество, которые навсегда изменит жизненный уклад Замка. Негодование в ее глазах погасло, сменилось усталостью.

- Если понадоблюсь, я буду в своей комнате, - было все, что она сказала.

***

- А теперь все вон! – даже не повышая голоса, леди Гертруда умела вогнать своих людей в дрожь, для этого нужно было только заговорить ее коронным небрежным тоном, который обещал ослушнику невиданную расправу. – Вы тоже, мистер Орнейт, соберите себя с пола, будьте так любезны, и убирайтесь.

От ее тона к Поэту немедленно вернулась юношеская резвость, и ноги, минуту назад не державшие его, вполне бойко понесли его следом за стражей. Один лишь Прунскволлор, понурившись, остался стоять перед герцогиней. Весь вид его отражал смирение и готовность понести любое наказание, лишь бы скинуть со своих плеч тяжесть вины.

- Как вы могли так подвести нас, Скволлор?

- Мне очень жаль, моя леди. Сам не понимаю, как же так неудачно все совпало.

- Все следовало продумать до мелочей! - загремела она, но вспомнив, как велика вероятность присутствия где-нибудь неподалеку нежелательных ушей, понизила голос. - «Неудачно совпало» - это недостойная вас отговорка. Вам доверили самое важное. Все, что осталось у Горменгаста от былого величия. Его последнюю надежду не быть втоптанным в грязь.

- Я старался, моя леди, - голос доктора срывался, словно слезы сдавливали ему горло. - Но боюсь, вы правы. Я бесполезный старый осел. И что хуже всего, леди Фуксия обо всем догадалась. Нет, даже не это хуже всего. Она, кажется, решила, что я… что мы… что мистер Орнейт был предназначен на заклание. Что мы заманили его, и мы же потом спустили на него птиц. Мы хотели отвратить ее от негодяя, а вышло, что отвратили от самих себя…

- Все плохо, но все не так плохо, - угрюмо отозвалась Гертруда, на которую, казалось, самобичевание придворного воздействовало успокаивающе. – Чем вы слушали, Скволлор? Тут замешан кто-то еще. Кто-то, о ком нам неизвестно. И это меня печалит. Наша стража не стоит доброго слова.

- Моя леди, я не так уж уверен, что этот неизвестный не плод воображения Хранителя Ритуалов, выдуманный, чтобы увести нас по ложному следу.

- Но дверь была заперта? Мне сказали, что страже пришлось взломать запоры. Кто-то был там.

- У Стирпайка были от нее ключи.

- С трудом могу уловить ход ваших мыслей, - герцогиня пренебрежительно отмахнулась. - Если, конечно, исключить возможность, что Стирпайк настоящий сумасшедший.

- Разве не похоже все это на происшествие, унесшее жизнь господина Баркентина?

- Слишком похоже. И последствия того происшествия отучили бы даже самого невменяемого из безумцев затевать столь рискованные игры. Скволлор! Понимаю, что повелеть вам не оплошать и на этот раз, так же бессмысленно, как требовать от солнца взойти на юге, но идите и попытайтесь выяснить у Фуксии, что ей известно.

- Леди…

- Вы задерживаете меня, Скволлор. Идите.

***

Она стояла у окна, не потрудившись переодеться, все в том же платье с черным от сажи подолом и топорщившимися нитями истрепанного золотого шитья, настолько утратившего первоначальное изящество, что узор из листьев плюща, бежавший по низу юбки, казалось, был изъеден прожорливыми гусеницами. Когда служанка ввела его и тут же с поклоном вышла из комнаты принцессы, Прунскволлор увидел, что Фуксия поглощена своими мыслями и едва ли отдает себе отчет, что кто-то пришел к ней. Ее взгляд был прикован к стенам Горменгаста, причудливыми зигзагами устремившимися к горизонту. Должно быть, она хотела стереть грязные разводы с лица, но ее рука двигалась в полузабытьи, и платок уже растер щеку до красноты. Очнувшись, наконец, от грез и обернувшись на звук шагов, она невольно разжала руку, и платок тончайшей шелковой птицей мягко осел у ее ног. Видно было, что она не рада посетителю, но прошли те времена, когда это могло уязвить.

- Доктор, не смотрите на меня так, прошу вас.

Мольбы в ее голосе не было. Одно лишь глухое, плохо сдерживаемое раздражение.

- Моя дорогая… - прошептал доктор, надеясь всем сердцем, что она услышит то, что ему так хотелось бы вложить – нежность, заботу, сочувствие. Но в черных глубинах ее глаз не мелькнуло ни понимания, ни тепла.

- Я знаю наперед все, что вы мне скажете, - перебила его Фуксия. – Просто не говорите ничего. Это так просто.

Прунскволлор вдруг испытал неимоверный стыд за то, что пришел не ради увещеваний, что так и не сумел переступить через деликатность, противившуюся говорить с ней на щекотливые темы. И вот уже дошло до того, что девочка губит свое доброе имя, и одному богу известно, куда это ее заведет… А он все ждет и ждет с ее стороны прозрения, между тем как враг далеко не так застенчив и не склонен к разборчивости в средствах. И даже сейчас он, мнивший себя ее другом, пришел не молить ее одуматься, а исполнить приказ, отданный ему герцогиней.

- Я ни слова не скажу ни о достоинстве леди, моя дорогая, ни о вашей репутации, - проговорил он через силу. - Только подумайте о том, что будет с вами, если леди Гертруда вынуждена будет проявить жесткость, защищая дом Гроунов от посягательств на его честь. Унизительные слухи… ссылка в захолустье… отлучение от жизни Замка, возможно, потеря свободы… не слишком ли высока плата?

- О! – горько произнесла Фуксия. – Угрозы… Я ждала этого. Я только не совсем понимаю, доктор, кто может отправить меня в ссылку в отсутствие герцога. Леди Гертруда всего лишь вдова правителя… разве не так?

- Вы напрасно восприняли мои слова как угрозу, моя леди.

- Я прекрасно все поняла, доктор Прунскволлор, - отрезала принцесса, высокомерно вздернув подбородок в точности, как вела себя ее мать, выражая презрение. - И довольно об этом. Во имя того хорошего, что еще живо в моей памяти.

Нещадно ругая за себя за то, что подошел не с того конца, доктор вздохнул и, презрев этикет, придвинул себе стул. Никогда он так явно не ощущал, что старость не за горами, подбирается к нему тайком, чтобы лишить сил и вызвать упадок духа.

- Вы не доверяете мне больше, и у вас есть на то основания. Но, верите вы в это или нет, я понимаю, как вам тяжело. Я знаю, моя леди, что такое любить человека, который того не стоит.

- Не сравнивайте, доктор. Госпожа Беллгроув своеобразный человек, и вынести ее ужимки непросто, но привязанность к сестре это совсем другое. Мне больно это признавать, но вот я потеряла Тита и осталась жива. Я лила слезы, я проклинала богов, но я жива, и я смирилась. Я все еще смотрю в завтрашний день. Я все еще способна улыбнуться. Моя жизнь не кончена. Хотя это ужасно несправедливо.

- Если вы что-то знаете о судьбе брата, молю вас, скажите.

- Ничего, кроме того, что надежды увидеть его снова у меня почти не осталось.

Прунскволлор побледнел. В словах Фуксии ему послышались трубы судного дня.

- Бедная леди Гертруда…

- Мама очень сильная.

- Это лишь видимость.

Оба, молодая женщина и пожилой доктор, умокли. Каждый думал о своем, и хотя они были бесконечно далеки друг от друга, предмет их размышлений был один и тот же. Фуксия первой заговорила о том, что ее занимало.

- Доктор… можно задать вам вопрос?

- Конечно, - доктор с готовностью кивнул.

- Вы хорошо помните события семилетней давности?

- Как будто, моя дорогая, как будто. Хотя зависит от события. Я не вспомню, например, был ли хорош урожай яблок, или которая из кошек ее светлости дала потомство…

- Это ведь доподлинно известно, что у Хранителя Баркентина была семья?

Доктор удивленно моргнул.

- Мне кажется, он и сам этого точно не помнил.

- Но ведь после его гибели поднимали архивы в поисках наследника?

- Да, думается мне, поднимали. Иначе и быть не могло.

- А кто может знать наверняка? – ее настойчивые расспросы открыли Прунскволлору глаза – он понял, что не придется ничего выспрашивать окольным путем. Это отчасти вернуло ему бодрость духа.

- Хм… насколько мне известно, господин Ротткод ведет записи, и все более или менее значимые события с его помощью можно восстановить. Могу я задать встречный вопрос?

- Зачем мне это нужно? – легко угадала Фуксия, невесело улыбнувшись.

- Верно. Так и есть. Зачем, моя леди?

- Мне думается, его-то я и видела…

- Кого?!

- Сына Хранителя Баркентина. А может, и не сына. Может, внука или племянника. Иначе уму непостижимо, как такое возможно… схожесть просто поразительна.

- Вы видели его здесь, в Замке?

- Где же, если не в Замке, доктор? Разве я бываю где-то еще?

- Очень интересно. Моя дорогая… я могу рассказать об этом леди Гертруде?

- Зачем вы спрашиваете, доктор, если вы все равно расскажете обо всем моей матери?

Тон, которым она это произнесла, перечеркнул всю надежду на взаимопонимание, которую Прунскволлор успел возложить на ее неожиданную откровенность. Фуксия не сменила сторону, которой держалась. Фуксия всего лишь раскрыла ему то, что не считала тайной.

***

Все еще не вполне придя в себя от вести, что Замок принял на вооружение его собственные методы, Стирпайк снова выбрался на крышу – место, которое когда-то безраздельно принадлежало ему одному. Оно и сейчас было обманчиво-покорным и смирным, как хитрая жена, встречающая супруга кроткой улыбкой и ласковым словом, хотя только успела спровадить любовника за порог. Теперь он мог надеяться только на свою ловкость и на знание Горменгаста. Мало быть умнее и быстрее противника. Нужно еще уметь предугадать каждый его следующий шаг.

Поначалу преследование было не сложнее, чем если бы собака-ищейка вела его по следу – достаточно было просто двигаться единственным безопасным путем, не упирающимся в тупик. Дальше ему пришлось выбирать путь, повинуясь чутью и мельчайшим, почти незаметным глазу деталям вроде отпечатка ботинка в скопившейся за века пыли. Страх уступил место сосредоточенности. Неожиданное столкновение в сердце каменного лабиринта не пугало. Просто еще одно препятствие на его пути. Возможно, последнее.

Несколько раз удалось расслышать звук шагов, нечетко и издалека, но это внушало уверенность, что взято верное направление, и врага еще можно догнать. Его собственные шаги, несмотря на стремительность, были легкими и беззвучными, и он не боялся, что к нему подкрадутся исподтишка.

Дверь, приоткрытую до небольшой щели, в которую не прошел бы и палец, Стирпайк не пропустил по чистой случайности – она терялась в тени, слившись с дымчатой чернотой стен, надежно упрятанная в нише, и только блик света выдал ее существование. В этом дальнем. мрачном уголке Замка он и сам бывал не больше одного-двух раз за свою жизнь, и то не с какой-нибудь полезной целью, а лишь только досконально исследовать свои владения. Здесь жили – об этом кричали все чувства. Пустота обладает собственной аурой, которой здесь не ощущалось.

Перехватив поудобнее нож, чтобы в случае опасности воспользоваться им без промедления, он проскользнул в жилище врага. Стирпайк даже испытал некоторое удивление, когда никто не спрыгнул на него сверху, хитрый и подвижный, как обезьяна, - этот темный закуток, заваленный старьем, с соломенным тюфяком, брошенным в углу, был бы идеальным капканом.

Крошечное, почти как бойница, окно почти не давало света, но там, где солнечные лучи все же продирались сквозь мутный четырехугольник отродясь не мытого стекла, царила невероятная грязь, словно в комнате держали козу. Тяжелая, смрадная атмосфера, запах сродни духу разложения, вызывали дурноту и головокружение. Плесень буйствовала кругом вместо цветника, покосившийся стол подпирала обглоданная коровья кость. Мусор и какие-то мерзкие высохшие огрызки были разбросаны повсюду. Но на столе – на столе возлежала Книга. Как бриллиант в зловонной болотной жиже.

Ее страницы пестрели неряшливыми пометками и брызгами бледных, не единожды разведенных водой чернил. Тот, кто читал Книгу при неровном свете оплывшей свечи, прилепленной воском прямо к столешнице, был вдумчив и старателен, куда старательнее, чем Поэт, которого силой принудили зубрить тоскливую науку. Кроме Книги, здесь же обнаружились кое-какие записи и карты, начертанные его собственной рукой – Стирпайк узнал свой почерк, узкий и заостренный, почти не изменившийся за годы. Он даже не заметил их исчезновения, слишком много было связанных с обрядами материалов, чтобы ни один не упустить из виду. Но человек, укравший их, не разделил бы его небрежение, с жадностью изучал он каждый потрепанный временем листок - пятна чернил и следы грязных рук покрывали их причудливым узором, пятнистым, как шкура гепарда. Среди набросков и карт Стирпайк увидел схему Замка, тоже плод своих многомесячных трудов – сколько коридоров пришлось обмерить, сколько облазить закоулков, пока его способность инстинктивно, по-кошачьи ориентироваться в незнакомом месте обрела и форму, и четкие границы. Но с особым интересом он приподнял листок с бегло набросанным рисунком, в котором тоже ощущалась его рука. Возле рисунка стоял восклицательный знак - свежий, чернильный, еще не успевший потускнеть, как потускнело само изображение. Схема ритуала. Утрированно безобразный Тит на носилках, набросанных парой условных штрихов. Стрелки, указывавшие направление. Одна из самых бессмысленных и утомительных церемоний. Он почти ничего не изменил в ней относительно первоначального замысла предков. Только добавил несколько лишних поворотов: так, чтобы путь юного герцога пролегал под подгнившей балкой, которая с каждым годом проседала все больше и больше, и в особенности от топота тяжелых сапог носильщиков… Проседала, но по сей день так и не обвалилась.

Он осторожно поднял увесистый том и прижал к груди. Книга сковывала движения, но расстаться с ней было свыше его сил. Без нее он не имел никакого влияния в Замке. Без нее не на что было надеяться.

***

- Значит, Баркентин? Это не шутка? – зрачки бесцветных глаз герцогини опасно сузились. Доктор, принесший новости, беспокойно выхаживал взад-вперед, и даже грозовые раскаты, потрескивающие в голосе Гертруды, мало трогали его – на этот раз ее гнев не был направлен на него лично, и даже если бы и так – он был слишком взволнован, чтобы придавать значение ее обычной манере держаться.

- Трудно сказать, моя леди, но почему-то версия кажется мне правдоподобной.

- Может быть, Скволлор. Что-то в этом да есть.

Некоторое время герцогиня молчала, раздумывая. Ее лицо пребывало в непрерывном движении, его накрывала то волна гнева, то безумной надежды.

- Как нам сейчас не хватает дождей, - наконец изрекла она, огорченно хлопнув ладонью по подлокотнику. – Подумать только, как кстати было бы, начнись сезон ливней. Найти кого-то в Замке было бы куда проще. Но что ж – не повезло так не повезло. Кликните-ка стражу, Скволлор. Кажется, я напрасно медлила.

- Могу я узнать?..

- Можете. Наследник Хранителя Ритуалов вернулся в Горменгаст и имеет право здесь находиться. Если он боится Стирпайка, ревниво оберегающего свое место в Замке, то мы возьмем его под свою защиту. Если же Стирпайк найдет его первым, то он ответит за убийство по всей строгости закона. Наследник Баркентина нам не чужой. Хотя… - она вдруг умолкла, крупные ладони молитвенно сложились и как будто даже задрожали – так показалось Прунскволлору, хотя он не был уверен, что это не его тело затряслось в нервном ознобе.

- Моя леди? – она сурово взглянула на него, недовольная, что ее торопят. Но продолжила:

- Хотя я бы предпочла, чтобы все оставалось как есть. Мистер Орнейт в качестве претендента на должность Хранителя меня устраивает как нельзя лучше. Уж точно лучше, чем какой-то чужак, который двадцать лет бог весть где шатался, и сейчас ведет себя по меньшей мере подозрительно и трусит показаться нам на глаза.

- Леди Гертруда, могу ли я напомнить вам, что если принять эту версию, выходит, что этот наследник совершил покушение на жизнь мистера Орнейта. Вероятно, расчищая себе дорогу к высокому положению Хранителя ритуалов.

- Ну и что? У нас вот уже полтора десятка лет служит человек, который, вероятно, свершил покушение и не одно. Это не мешает колесам Горменгаста вращаться, как должно. По крайней мере… этот не станет позорить мою единственную дочь.

Доктор бросил на хозяйку выразительный взгляд, и если он надеялся усовестись ее, то это ему частично удалось. Герцогиня опустила глаза, но упрямое выражение не сошло с ее лица.

- Зовите же стражу. И ваше немое осуждение приберегите для другого случая. Я же сказала вам, Скволлор, я – лично я – предпочла бы Поэта. Если хотите знать, как я вижу господнее вмешательство, то я скажу вам – лучше всего, чтобы эти двое, Стирпайк и этот странный тип, которого никто пока не видел, перегрызли друг другу горло, как бешеные псы. Но, боюсь, наши молитвы не будут услышаны. И нам придется немного помочь провидению.

Капитан стражи, остановившийся в отдалении, не смел выразить удивления, почтительно внимая ее приказам. Через минуту он уже строил своих людей для вылазки на поиски врага – или врагов, смотря как распорядится провидение.

Доктор наблюдал за отбытием вооружившегося отряда с примесью печальной озабоченности. Горменгаст, как ему казалось, попал в такое положение, когда ни одно решение не могло вывести его из тупика, и он не видел выхода, устроившего бы всех, кто ему небезразличен. Возьмет верх герцогиня – между ней и дочерью произойдет раскол, который ничем нельзя будет залатать. Оставить все как есть – еще хуже, преступное, постыдное невмешательство… Он думал о Фуксии, которая шла к пропасти и отказывалась свернуть с опасного пути, и сердце его обливалось кровью. Он думал о Гертруде, тщательно скрывавшей от всех терзавшую ее боль потери и спрашивал себя, что же за ужасный грех нужно совершить, чтобы обрушившиеся несчастья можно было хоть отчасти считать заслуженными.

***

- Господин Ротткод! – Фуксия несколько раз окликнула его, пока не затихло размеренное посапывание, и смотритель не вскинулся, сонно озираясь, и не заспешил ей навстречу. Он был так стар, что едва волочил ноги. Голос его был скрипуч, на лысом черепе темнели пятна, словно кто-то рисовал на нем карту фантастического архипелага.

- Леди Фуксия!

Она с опаской вошла в длинный зал. Отовсюду на нее смотрели подведенные разноцветными красками глаза деревянных изваяний – животных, птиц и человеческих фигур. Принцесса поежилась, обилие причудливых скульптур, расставленных ровными рядами, вызывало ощущение прогулки мимо кладбищенских надгробий в неком сказочном, населенном фантастическими существами королевстве.

- Хотелось бы кое-что уточнить, господин Ротткод, если вы не возражаете.

- Что вы, леди Фуксия!

Она коротко изложила суть дела. Выслушав ее, старик приуныл.

- Столько уж лет прошло, леди Фуксия, что мне сходу и не ответить, что там у господина Баркентина была за родня. Если бы вы дали мне несколько дней…

- Дней? –удивилась Фуксия, которая рассчитывала самое большее на пару часов задержки.

- Но, леди Фуксия, ежедневно я исписываю несколько страниц, а последнее время и того больше, и по прошествии лет мне нелегко будет разыскать нужное.

- О чем можно написать несколько страниц, если в Горменгасте решительно ничего не происходит… исключая то, что вы, видимо, подразумевали под «последним временем», господин Ротткод?

- В мои годы, леди Фуксия, интересным кажется все, и все достойно упоминания. Даже то, не подгорела ли у повара баранина на ужин. Жизнь начинаешь ценить, когда ее остается мало...

Подавив вздох, Фуксия поняла, что разделяла она философию дряхлого смотрителя или нет, ответить на его сентенцию ей нечем. Даже если, уподобившись матери, разразиться гневной тирадой и потребовать дать ей ответ не позднее, чем через два часа, это не поможет.

- Спасибо, господин Ротткод, - проговорила она. – Я еще зайду к вам, узнать, нет ли у вас для меня новостей.

Фуксия только успела покинуть Зал раскрашенной скульптуры, как столкнулась с запыхавшимся слугой, который разыскивал ее по приказу герцогини. Безропотно последовав за ним, принцесса думала, что воистину, если бы калейдоскоп последних событий, непрерывно мелькавших перед глазами, стремительно сменяя друг друга, растянуть во времени лет на десять-пятнадцать, размеренность и однообразие Горменгаста не тяготили бы так и не сводили с ума.

***

Герцогиня восседала на троне в зале для торжественных приемов. Перед ней, взятый под стражу, стоял знакомый Фуксии человек, бородатый, угрюмо набычившийся, со связанными за спиной руками.

Не проронив ни слова приветствия или объяснений, леди Гертруда протянула дочери рубиновый кулон.

- Эта вещь принадлежит тебе, Фуксия? - принцесса осторожно взяла его в руки и приподняла, так, чтобы свет упал на мерцающие алым грани. В каждом ее движении сквозила брезгливость, словно руки грабителей могли так измарать драгоценный камень, что до него противно было дотронуться без перчаток. Цепочка была порвана, но благородный блеск рубина не могло погасить многодневное пребывание в кармане бедняка.

- Да, это мое, - сухо признала она. – Хотя, признаться, у меня нет желания носить на шее вещь, которая проделала столь длинный путь домой…

- Фуксия Гроун, тебе знаком этот человек?

Она холодно осмотрела его, подолгу задерживая взгляд на лице, глазах, на мешковатой одежде. Кеттлпорт отвечал ей безмолвной, но обжигающей ненавистью, смешанной с угрозой. Глаза под тяжелыми, отекшими веками кричали о мести.

- Впервые его вижу, - изрекла Фуксия, отворачиваясь от резчика с непроницаемым видом.

- Ты уверена? Его не было среди тех, кто напал на карету? – ледяной тон герцогини не мог обмануть тех, кто близко знал ее. В нем пылала отчаянная, берущая за душу надежда. Надежда, которую принцессе нечем было подогреть в сердце матери, потому что сама она ее окончательно утратила. Фуксия медлила, раздумывая над ответом, но в темных глазах ее вспыхнул недобрый огонек, словно она почувствовала подвох и знала, как его обойти.

- Не могу сказать, мама, я видела далеко не всех. Кто знает, может быть именно этот человек держался в тени. Но лицо его мне незнакомо.

Лицо герцогини потемнело, но она не подала виду, что разочарована.

- Понятно. Думаю, Фуксия, тебе следует всерьез обсудить с господином Прунскволлором, не пора ли тебе подобрать очки, ты никогда ничего не видишь. Раз так, ты можешь идти. Дальше мы можем и сами выслушать рассказ о том, где именно на дороге был найден камень, и кто это может подтвердить. А также – кто в Замке вступил с этим человеком в сговор и беззастенчиво ворует достояние Горменгаста за нашей спиной.

- А что у нас украли? – спросила принцесса чуть скорее, чем следовало бы, чтобы не вызвать подозрительный взгляд Гертруды. Ощутив, как насторожилась герцогиня, как подобрался державшийся поодаль Прунскволлор, Фуксия поспешила загладить оплошность. - Прошу прощения, мама. Не буду вам мешать, я смогу и позже выслушать ваш рассказ.

Она безмерно сожалела, что Стирпайк далеко, и она не может пойти к нему за советом. Сейчас было самое время подсмотреть и подслушать, о чем спрашивают арестованного резчика, что он отвечает, и как дальше будут развиваться события. Ее терзал страх, что резчик, соблазненный ли щедрым посулом или сломленный жестокой угрозой, выдаст и добром не кончившуюся интригу Стирпайка, и ее собственное укрывательство, которое никогда бы ей не простили. Ничего не зная о дальнейших взаимоотношениях Стирпайка и лже-разбойников, она тем не менее смутно догадывалась о том, какого рода сговор могла подразумевать герцогиня. Но болото тайн и интриг затянуло ее так глубоко, что никаких эмоций из-за этого она уже не испытывала. Только усталость и желание поскорее оставить позади все, что так или иначе связано было с этой войной.

Ближе к вечеру не находившая себе места Фуксия, прихватив запасную свечу, покинула свои комнаты. Карман ее плаща оттягивала связка ключей.

***

В прежние времена Фуксия с Титом часто посещали тюрьму, по некой труднодоступной причине это было одной из обязанностей герцогских детей. Возможно, это должно было развить в юных Гроунах послушание. Или вызвать в них прилив воодушевления, что судьба позволила им родиться благородными и защищенными от нищеты и житейских невзгод, которые толкнули бы их на преступление. Камеры узников располагались под одной из башен, верхние помещения стерегла стража, не посмевшая противодействовать леди, изъявившей желание увидеть арестованного.

Она не представляла, что ответит своей матери, когда ее эскапада вскроется. Фуксия думала об этом по пути, прокручивая в голове воображаемый разговор, но все ее возможные объяснения звучали жалко. Послать вместо себя ей было некого. Защитить себя нечем. Лучшее, на что она могла надеяться, это потянуть время, твердо стоя на том, что всего только хотела попытаться разжалобить узника и смягчить его сердце, и тогда, может быть, он раскрыл бы ей тайну случившегося в горах. Ей не поверят – ей теперь не поверят, даже если она скажет, что Горменгаст выстроен из камня, не из песка. Но, возможно, скоро им станет не до резчика, и не до его преступных деяний – что бы он ни совершил. Возможно, скоро их заботы перейдут на новый уровень. Где речь пойдет не о мелочах, а о короне Горменгаста.

Узник был заперт в тесной камере, защищенной частоколом железных прутьев решетки. Заметив посетительницу, осторожно шагавшую по узкому проходу, он встал и дерзко усмехнулся.

- Господин Кеттлпорт!

- А, леди Лживый язычок. Очень хорошо, что заглянули.

Он говорил ехидно и без тени уважения к ее положению принцессы, но предусмотрительно понизив голос, что внушало надежду, что пришла она не напрасно.

- У меня мало времени, - бросив быстрый взгляд через плечо и убедившись, что почтительность удерживает тюремщиков в отдалении, Фуксия подошла вплотную к решетке. - Давайте не будем тратить его на перепалки. Послушайте, это крайне важно, - она снова оглянулась с опаской, слишком хорошо понимая, какой себя подвергает опасности. - Вы не должны, ни за что не должны признаваться, что видели меня раньше. Вам не за что меня ненавидеть, я ничего вам не сделала. И не сделаю – я не собираюсь вас выдавать. Все, что от вас требуется, это не смотреть на меня как на сообщника-предателя, так что всякому станет ясно – тут что-то да кроется. Не верить обещаниям, не рассчитывать, что изъявления раскаяния позволит вам рассчитывать на милость герцогини. Если вы сами себя не выдадите, то никто вас не выдаст. Понимаете это?

Кеттлпорт осмотрел ее с презрительной и насмешливой жалостью.

- Милая леди, посмотрите кругом. Видите тут где-нибудь голубое небо? Пустая болтовня о том, что я должен, а что нет, подзапоздала. Теперь уж я буду решать, что мне говорить, а о чем умолчать.

- Значит, вы не ощущаете разницы между нападением на герцога и невнятным обвинением не пойми в чем? За первое вас повесят. Тут не может быть сомнений.

- А за второе? За второе ваши не сумеют придумать, в чем я все-таки виновен, и на всякий случай станут гноить меня заживо в этой дыре. И знаете что, леди? Я выбираю виселицу.

- Вы ведь лжете сейчас. Просто набиваете себе цену.

- А даже если и так? – широко усмехнулся узник. - Вы пришли договориться со мной полюбовно? Вот и договаривайтесь. Слушаю вашу цену.

- Мне нужно одно: ни мое имя, ни имя человека, который вас нанимал, не должно быть произнесено вслух. Никогда. Нигде.

- Это товар. А цена?

- Я помогу вам выбраться на свободу! – выпалила Фуксия.

- Какая же это плата, если вам, милая леди, мое исчезновение будет только на руку?

- Вы предпочитаете тюрьму?

- Нет, я предпочитаю свободу как нечто само собой разумеющееся. И плату за мое молчание.

- Тогда назовите ее сами.

- Спросите у господина Стирпайка. А потом удвойте. Способ оплаты придется изменить, раз наш изначальный так неудачно рассекретили, да еще застали меня на месте передачи. Я свяжусь с вами запиской, леди, и сообщу, как нам удобнее будет получать наше добро. Вы, конечно, сможете бросить записку в огонь… вот только следующая записка будет адресована ее светлости.

- Значит, Стирпайк и прежде покупал ваше молчание, - вырвалось у принцессы, хотя она мало удивилась, и с момента допроса у герцогини предполагала нечто подобное.

- А вы думали, мы бессребреники? – фыркнул узник. - Кстати, сюда идет тюремщик.

Не отвечая, она протолкнула между прутьями ключ, тут же исчезнувший в грубой мужской ладони. Она старалась не думать о том, какие последствия может иметь то, что ключ от камер станет доступен людям, в честности и благородстве которых были все причины усомниться, только утешила себя мыслью, что после скандального побега все замки будут наверняка сменены, а охрана ужесточена. Просить, чтобы о ее визите умолчали, или как-то подкупать стражу Фуксия не решилась, сочтя, что так будет только хуже. Она попыталась выйти с достоинством, как пристало леди и, что вполне возможно, будущей правительнице Горменгаста. Но те взгляды, которые она ощущала спиной – недоумевающие, насмешливые, полные сомнений в ее здравом рассудке и унизительно-сочувственные, лишали ее спину гордой прямоты, неподъемным весом давили на плечи и разъедали душу горьким, мучительным стыдом.

Поднявшись на несколько пролетов по лестнице, и оказавшись на поверхности, где легкие уже не сдавливал спертый воздух плохо проветриваемой темницы, Фуксия услышала знакомые голоса. Прятаться было бессмысленно, она это сознавала, поскольку об ее самоволии все равно будет доложено, но сама мысль о том, что давать объяснения придется немедленно, здесь и сейчас, заставила девушку конвульсивно вздрогнуть. Затравленно оглядевшись, она увидела лишь один боковой коридор, куда можно было свернуть, хотя понятия не имела, куда он ее приведет. Но, по крайней мере, это означало отсрочку, и Фуксия нырнула в него, спеша разминуться с новой группой посетителей, среди которых принцессе послышался голос доктора - вездесущего доктора, как ей хотелось бы теперь уточнить.

Ее рука нащупала в кармане рубин, и, поддавшись порыву, она достала его и взглянула на раскрытую ладонь. Цепочку еще можно было починить, но Фуксия не могла даже представить, что снова надевает его. Она больше не та девушка, которая получила этот подарок. И подаривший уже не совсем тот же человек, что был когда-то. Иногда еще они пытаются выдавать себя за прежних, защищаясь привычной маской от перемен, которые трудно принять даже в самом себе. Но нет ничего неизменного в мире, кроме самого Горменгаста. Будь рядом пропасть или река, в то мгновение Фуксия, ни о чем не сожалея, зашвырнула бы туда драгоценную безделушку, лишь бы избавиться от нее поскорее, лишь бы отделаться от той частицы прежней Фуксии Гроун, что ужасалась самой себе и молила ее одуматься. Но пропасти не было, а к моменту, когда для вечного упокоения заключенных в камне воспоминаний она согласилась бы и на что-нибудь менее основательное, в голову пришли прозаические, рассудительные мысли о том, что о судьбе камня ее еще не раз могут спросить, и трудно будет объяснить мотивы, по которым он был выброшен или уничтожен.

Она спрятала его и зашагала вперед, надеясь выбраться на какую-нибудь боковую лестницу и попасть в ту часть Замка, где на неожиданное появление принцессы никто не посмотрит косо.

< - Предыдущая страница                                                     Следующая страница - >