|
|
Сайт о замке "Горменгаст" Мервина Пика и его обитателях |
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Горменгаст (AU) Автор: Sanseverina Страницы: | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | Глава 3 Из года в год на седьмой день от начала осени резчики собираются под открытым небом во дворе Замка на церемонию Раскрашенной Скульптуры и несут с собой, тащат волоком и везут на тележках творения, которым посвятили несколько месяцев упорного труда. Часть работ выполнены искусно и поражают отточенным мастерством автора и пропорциональностью линий, но еще большая, даже подавляющая часть – грубо выделанные куски дерева, аляповато раскрашенные и с примитивным замыслом. Традиции Горменгаста даже больше одобряют вторые… они ближе к истокам, больше напоминают первые из скульптур, созданных местными резчиками и хранящиеся в Замке в ведении бессменного смотрителя Ротткода. Слова, которые должно говорить на протяжении действа, содержатся в Книге. Даже одежда, которую должен носить Герцог в этот торжественный день, подробно описана в Книге. И даже то, в какой руке ему держать жезл. Церемония расписана по минутам, по жестам, по шагам, как будто па сложного танца. Титу и Фуксии до смерти скучно, хотя открыто вздыхать и перешептываться они не смеют. Герцогине скучно не бывает никогда, она грезит с открытыми глазами и на самом деле находится в иной вселенной. В этом они схожи с Хранителем Ритуала – он тоже не понимает, что такое скука, откуда б ей взяться, когда столько нужно сделать, придумать столько планов, предусмотреть столько поворотов. Однако он не знает и что такое апатия, присущая старшей из рода Гроунов, хотя об этом трудно догадаться, когда над площадью разносится его ровный, монотонный голос. Вступительная часть длинна… Резчиков она не утомляет, не так много развлечений выпадает на их долю, чтобы томиться от безделья в ожидании герцогского вердикта – чьим скульптурам быть признанными лучшими и увековечиться в истории Горменгаста. Но Тит слушал все это уже раз десять, если не считать те разы, когда он присутствовал при этом несмышленышем. И не выучил наизусть только потому, что ни разу не вслушивался в слова. Дождь, начавшийся на рассвете, не прекратился. Льет как из ведра, и если над герцогской семьей хотя бы натянут купол из промасленной материи, то резчики лишены подобной привилегии – площадь слишком велика, чтобы всем спрятаться над навесом, а Книга не предусматривает переноса церемонии куда-нибудь под своды Замка. Потоки воды омывают суровые лица резчиков и их работы, двор, вымощенный каменными квадратами плит, постепенно превращается в сплошную лужу. Впору задаться вопросом, о каком костре может идти речь, когда кругом не осталось ни единого сухого места – по традиции все скульптуры, кроме трех избранных, предаются огню. Но никто не беспокоится – это дело Хранителя Ритуалов, и если он спокоен, значит все идет как должно, и ему известен способ завершить торжественный день как того требует Закон. Резчики строятся рядами, оставляя проходы, достаточные, чтобы судьи и зрители могли свободно ходить между ними. Над горой Горменгаст сверкают молнии, сопровождаемые оглушительными раскатами грома. Беснуется стихия, но традиции Горменгаста вечны и незыблемы… Были незыблемы до тех пор, пока панический возглас не огласил двор, перекрыв и голос Хранителя, и рокот ливня. *** - Потоп! Потоп! Твердить как попугай заученные фразы было не трудно и даже не особенно утомительно – долгие публичные речи дело привычки. Это совершенно не мешало Стирпайку думать о своем, тем более, что резчики всегда были законопослушны и весьма гордились своим положением, и ждать от них какой-то каверзы казалось излишним. Напрасно. Весть о потопе, размывающем бедняцкие хижины, прилепившиеся в низине под стенами Замка, о мутных коричневых ручьях, выносящих из построек нехитрые пожитки, и о снесенных порывами грозового ветра камышовых крышах, поглотила в резчиках почтение к ритуалам Замка и заставила напрочь забыть о торжественной церемонии, главными участниками которой они были. Толпа всколыхнулась, словно пробудившись от летаргии, и устремилась к воротам – спасать одежду, утварь и припасы. Испуганные люди толкались и падали, налетая друг на друга. И в довершение паники и неразберихи откуда ни возьмись появилась дикая девочка - спрыгнула с ветки, гибкая и быстрая, как маленькая пантера, и, схватив одну из скульптур, метнулась прочь. Часть резчиков, позабыв о гибнущем домашнем скарбе, кинулись догонять девочку, проклиная ее и швыряя вслед камни. Гневно скрипнув зубами, Хранитель Ритуала сделал знак страже. Он был так зол, что вполне способен был отдать приказ стрелять по толпе, если иным способом нельзя было восстановить порядок и послушание. Однако Стирпайк взял себя в руки. Он хорошо знал, что последнее средство на то и последнее, чтобы раньше времени его не использовать. Кое-кто успел выскочить, но подоспевшие стражники перекрыли ворота и встали, загораживая собой путь наружу, и мрачный и непреклонный их вид обещал суровую кару тому, кто между законом Горменгаста и своей жалкой собственностью попытается избрать последнее. Блеск оружия был убедителен, и толпа ремесленников отхлынула от ворот, в страхе подавшись назад, озираясь и с трепетом натыкаясь то на тяжелый взгляд герцогини, не проронившей ни слова, не совершившей ни единого движения и бледной, словно ледяное изваяние, то на пронзительный и острый, как стальное лезвие кинжала, взгляд мастера Ритуалов, словно обещающий поименно запомнить каждого из ослушавшихся и страшно отомстить. Люди медленно возвращались на свои места, подбирали набухшие от воды скульптуры и тоскливо оглядывались, не смея бунтовать и не в силах не думать о том, что делается там сейчас за высокими стенами… Вздохнув с облегчением, – сорвавшаяся церемония рикошетом ударила бы по его, Стирпайка, безукоризненной репутации, - Хранитель вернулся к Книге и нарочито медленно раскрыл ее. Горменгаст восторжествовал и упивался своей властью – как и всегда. Ему показалось, что на лице леди Гертруды мелькнуло нечто, смутно похожее на одобрение – должно быть, быстрая реакция на беспорядок и четкие приказы пришлись ей по вкусу. Около нее как рыбы-прилипалы вертелись Прунскволлоры. Стирпайк поискал глазами Фуксию – она с пассивным видом стояла позади всех и то ли скучала – что странно, при таком-то неожиданном повороте событий, то ли грустила, но и это не совсем вязалось с нынешним положением вещей. Ей как будто рано начинать плакать. Автоматически продолжив вести церемонию – все что нужно, он помнил на память, и Книга сейчас имела скорее символическое значение, чем служила руководством к действию – Стирпайк снова перенес внимание на зябко ежившуюся герцогскую семью и их приспешников. И осознал, что одного человека там не хватает, и какого человека! Тит Гроун исчез, смешался со встревоженной толпой и, воспользовавшись суматохой, сбежал. Пока Стирпайк не мог решить, будет ли лучше остановить действо и устроить всем еще большую встряску, объявив о возмутительной выходке молодого Герцога, или делать вид, что он ничего не заметил и предоставить Гроунам самим выпутываться из неприятной ситуации. Поскольку Тит все время находился неподалеку от родной матери, вряд ли Хранителю Ритуалов вменят в вину недосмотр. С другой стороны опыт показывал, что Титу снова ничего не будет – отругают и в худшем случае на пару дней запрут в башне, а ему самому скандал без последствий, пригодных к благоприятному развитию, был без надобности… Пройдет время, и никто не вспомнит о мальчишестве Тита, однако год этот так и останется «годом, в который сорвалась церемония Раскрашенной Скульптуры». Повернувшись лицом к резчикам, словно именно они больше всего занимали его, Стирпайк жестом подозвал первый ряд подходить ближе к арбитрам и демонстрировать работы. После происшествия должно выглядеть абсолютно естественным, что он сосредоточился на поддержке порядка и наблюдении за простолюдинами… Даже любопытно было, что предпримут Гроуны, когда выйдут наконец из спячки и заметят отсутствие венценосного отпрыска. Вот Фуксия наверняка заметила, иначе чем бы объяснить ее угрюмый вид, и наверняка она тоже решила промолчать и обождать, не обойдется ли все как-нибудь само собой. Ливень не переставал, и площадь по щиколотку наполнилась водой. Церемония продвигалась черепашьим ходом: сама Книга не предусматривала спешки, и Стирпайк умышленно затягивал процесс, отчасти чтобы насолить резчикам, едва не поставившим его в глупейшее положение распорядителя, чьи подопечные готовы в любой миг разбежаться в разные стороны, как тараканы от внезапно вспыхнувшего света. Кроме того, он все надеялся, что герцогиня встрепенется и, не совладав с гневом, проявит на людях несдержанность, которая лишит ее загадочного ореола небожительницы, далекой от повседневных хлопот. День уже клонился к вечеру, судьи отобрали лучшие на их вкус работы, а Герцога так никто и не хватился. И только, когда Стирпайк произнес церемонные слова, которые не мог больше оттягивать, слова, предписывающие Титу выйти вперед и выразить свое согласие с решением старших – сам герцог как не достигший совершеннолетия не мог решать такой принципиальный для Горменгаста вопрос в одиночку – тогда утомленные, продрогшие на ветру, озябшие от сырости господа соизволили оглядеться кругом. Стирпайк с трудом подавил ехидную гримасу. Герцогиня так уморительно озиралась, словно убеждена была, что кто-то из ее окружения прячет мальчишку в кармане плаща. Но нужно отдать ей должное – она тут же шикнула на забурливших праведным возмущением профессоров, толпившихся позади, и снова окаменела, пред тем бросив ему: - Продолжайте церемонию. Демонстративно пролистнув несколько страниц Книги, Стирпайк перешел к заключительной части. Избранные скульптуры возложили на носилки и торжественно унесли в Замок. Из остальных складывали гигантскую пирамиду, а прислужники несли котел с маслом – иначе мокрую древесину было не поджечь. *** В отсутствие толпы ненужных свидетелей герцогиня сбросила с себя оцепенение, маска безмятежности спала с ее лица. - Кто видел мальчика? – почти зарычала она. – Фуксия! Он стоял рядом с тобой. - Он был рядом со мной, - тихо возразила девушка, - но я потеряла его из виду во время суматохи. Я думала, он стоит где-то… просто туман мешает мне его заметить. - Ты безнадежна, Фуксия. Ничего не видишь и не слышишь. Никогда. Принцесса была очень бледной, дрожала, несмотря на окутывавший плечи плащ, и явно заметила момент, когда Тит убежал, только не хотела выдавать его, - Стирпайку это казалось таким очевидным, что он даже удивился, когда мать девушки отвернулась, потеряв к ней интерес, и накинулась с обвинениями на растерянных стражников, ухитрившихся не заметить пропажи основного участника ритуала. Сам Стирпайк держался на заднем плане, радуясь, что о нем в кои веки забыли и претензий не предъявляли, и с почтительного расстояния наблюдал за разыгрывающейся сценой, получая от нее больше удовольствия, чем ценитель искусства от лицезрения шедевра стародавней живописи, обнаруженного у себя же на чердаке. Тит и прежде был способен на всяческие фокусы и капризы, но есть разница между шалостями двенадцатилетнего мальчугана, на которые еще можно закрыть глаза, и выходками юноши, который через какой-то год сможет править самостоятельно, без оглядки на мнение старших. Пожалуй, стоило подумать о том, чтобы попробовать отстранить Тита от власти самым простым и безопасным путем, сославшись на то, что он этого попросту недостоин. К глубокому своему сожалению, никаких прямых указаний на то, что старший сын в роду может лишиться прав на корону только потому, что регулярно нарушает древние обычаи, Стирпайк не припоминал. Конечно, Книгу можно подправить, но это достаточно сложно сделать. Избавиться от Тита физически куда проще, но, с другой стороны, и опаснее, в таком деле малейшая ошибка может обернуться катастрофой, тогда как неправильная трактовка Книги ничем особенно гибельным ему не угрожала, доказать подделку можно разве что застав его на горячем, но такого промаха он, конечно же, не допустил бы. А уж отказав Титу в праве наследования, оставалось только жениться на Фуксии. И может она сама наследовать Титу или нет - ее сыновья могут определенно. Оставалась одна загвоздка: сколько ни загибай пальцы, подсчитывая, сколько у него месяцев впереди, по всему выходило, что вести Фуксию под венец нужно буквально завтра, поскольку восемнадцать Титу исполнится в начале лета, так что впереди только осень, зима да весна… Полноправного правителя сместить, потрясая Книгой, будет невозможно, а начинать готовить почву теперь же - рано, прямых наследников нет, будут ли в ближайшем будущем неизвестно, и как Горменгаст будет отбиваться от появления в семье безродного зятя также неизвестно. Возьмут и выдадут Фуксию замуж за одного из профессоров - тихих, скромных и покорных… Стирпайк украдкой вздохнул. Такой хороший план – и страдал от недостатка времени на реализацию… поздно он занялся Фуксией, ох, как поздно. Глупо было ждать ее благосклонности, глупо отказываться от встреч с ней, не доверяя самому себе - начатый года три назад роман к этому времени уже породил бы узы, которые легко не разрубишь. А так… Сквозняк нес в комнату горьковатый запах дыма – в опустевшем дворе догорал гигантский костер. Слуга в тусклой ливрее обносил продрогших хозяев подогретым вином. Фуксия взяла свой бокал, но пить не стала – поставила на угол стола и обхватила себя руками, словно пыталась согреться. Окинув ее задумчивым взглядом и придя к неутешительному выводу, что ни с одним из его планов не согласуется кончина герцогской дочери от воспаления легких, Стирпайк, перемещаясь словно бы бесцельно, приблизился к Прунскволлору, обеспокоенно наблюдавшему за разносом, выпавшим на долю незадачливой стражи – хотя трудно было определить, беспокоит ли его сонм незаслуженных обвинений или он ждет, пока герцогиню хватит наконец удар от гнева, чтобы можно быть вмешаться на правах придворного эскулапа. - Мне кажется, леди Фуксии нужен отдых, - заметил он, тронув доктора за плечо. Тихий голос и подобострастная маска накрепко приросли к его лицу, так что Секретарь не сомневался – больше всего это будет напоминать заискивающего придворного, который ищет способ подольститься к господам - очень удобная личина, к которой все в Горменгасте давно привыкли. Прунскволлор дернулся и завертел головой, ища девушку, старавшуюся не попадаться никому лишний раз на глаза. - Да, да, вы правы, - пробормотал он и стал проталкиваться к принцессе, чтобы увести ее прочь. Стирпайк удовлетворенно улыбнулся: хорошо все-таки, когда реакцию каждого из присутствующих можно просчитать на несколько шагов вперед. Это сильно облегчает жизнь… А леди Гертруда как раз шумно обещала Титу страшную кару – хоть бы раз выполнила свою клятву, нет же, упрямому мальчишке все сойдет с рук. Стирпайк, пропускавший большую часть ее пустых угроз мимо ушей, прислушался. Герцогиня как раз отдавала страже приказ отправляться на поиски – привести Тита домой и покончить с полоумной дикаркой, которая явно наслала на мальчика порчу. Фуксия, которую уводил под руку Прунскволлор, напоследок оглянулась на мать со страдальческим видом – естественно, ей-то всегда жалко младшего братца, у которого отбирают любимую игрушку. Самого Стирпайка дикарка не интересовала. Даже хорошо, чем больше все будут поглощены охотой, тем меньше будут обращать внимание на того, кто ищет способ подползти поближе и ужалить Горменгаст в самое сердце. *** Под дверью секретной комнаты его ожидала записка: лучше, чем ничего, но хуже, чем если бы явилась девушка, которая ее написала. Подобрав сложенный вчетверо листок и заранее нахмурившись – он как-то не верил, что Фуксия могла сообщить в такой форме какую-то приятную, радостную весть, Стирпайк пробежал глазами коряво сползающие набок строки. Рассудил он совершенно правильно, логика никогда его не подводила. «Знаю, куда мог пойти Тит. Должна вернуть. Пожалуйста, пожалуйста, ты ведь можешь помешать, пусть они ничего не сделают девочке. Или хотя бы ищут Тита в деревне.» И жирная лиловая клякса вместо подписи. Припрятав записку – кто знает, что в этой жизни может пригодиться, Стирпайк подошел к окну и, опустив локти на подоконник, посмотрел вниз. Растрачивать энергию на выражения гнева или досады было ни к чему, то, что Фуксия была достойной сестрой своего брата, не было такой уж из ряда вон выходящей новостью. Мощеный двор бурлил как подножье водопада. Ливень и не думал стихать. Фуксия Гроун предлагала ему заниматься судьбой какой-то чумазой девчонки, полубелки-полуптицы, не владеющей членораздельной речью, а сама бродила где-то под дождем, и вернуть ее не было никакой возможности, даже с собаками выслеживать – и то дождь смыл все следы. Замечательное начало противозаконной связи, которое сулит жизнь нескучную и полную ярких впечатлений. Сверкнувшая молния высветлила четкий зубчатый контур башни Филинов на фоне темно-сизого неба, нависшего над Замком отяжелевшей тушей. Чуть погодя от раската грома содрогнулись древние каменные стены. Есть мгновения, когда Стирпайк ужасается перспективе породниться с сумасшедшей семейкой. Впрочем – он вспоминает приступ истеричного отчаяния, который погнал его смотреть на истлевших пленниц, и все, что он творил там, и как усомнился в своем здравом рассудке – возможно, он с ними одной породы. Что случится, если смешать отравленную кровь с отравленной кровью? Монстр? Гений? Он подбирает плащ и, пожав плечами, будто отвечая самому себе на некий невысказанный вопрос, покидает уединенный приют влюбленных. Или «влюбленных», это уж кому как. Заниматься спасением дикарки – это увольте, но что касается Фуксии – тут нужно что-то думать. Будущей правительнице Горменгаста надлежит учиться смирять безрассудные побуждения и не делать ничего, что не одобрено ее супругом. *** Будущая правительница Горменгаста в то же самое время бредет по раскисшей тропинке. То ли она опирается о руку своего младшего спутника, то ли он о ее - непонятно, но оба пошатываются, сломленные усталостью и разрывающей сердце печалью. Там, где за пределами Замка начинается туннель, почти скрытый колючей лозой ежевики, которую гроздья тяжелых мокрых ягод пригибают к земле, брат и сестра так же молчаливо забираются в узкий лаз и, спрыгнув с каменного основания, оказываются в длинном коридоре с осыпающимися стенами. Вновь оказавшись внутри Замка, хоть и под землей, Тит вздрагивает и поднимает голову. - Я бы не вернулся, если бы не ты, Фуксия, - сознается он. - Знаю, - отзывается она мрачно. И, вновь погрузившись в молчание, они двигаются к потайной двери, отделяющей подземный ход от обычного с виду коридора. Там им приходит пора расстаться и отправляться каждому в свои комнаты. - Прости, - произносят они одновременно. - За то, что вернула тебя домой, - договаривает Фуксия. - За то, что тебе пришлось возвращать меня домой, - эхом отзывается он. - Мне жаль девочку, Тит. И тебя очень жаль. - А мне жаль тебя… Тит уходит, а Фуксия еще некоторое время смотрит ему вслед. Если бы не молния, поразившая дикое существо, она не позволила бы, чтобы между нею и братом оставались тайны. Особенно в такой момент, когда она чувствует с ним такую близость, такое душевное родство. Но он поглощен первым постигшем его горем, упивается им, даже не сознавая, что горе выдумал его разум, жадный до сильных эмоций и неспособный мириться с обыденностью и рутиной. Хранитель Ритуала поджидает ее в тени гнетуще уродливого барельефа, чей выщербленный гранитный нос нависает над головой унылым вопросительным знаком. Фуксия, кажется, удивлена – она замирает, нервозно оглядывается, словно сомневаясь, что он пришел один. Однако он один, и, заметив ее приближение, сразу подходит и набрасывает ей на плечи сухую накидку, от которой исходит слабый запах шерсти и тимьяна. - Ты не должна так убегать. Фуксия, пожалуйста, не делай так больше. Его голос звучит так просительно, встревоженно и мягко, что она смущается, впервые взглянув на свой поступок со стороны. Если бы кто волновался за нее… если бы, тогда да, это наверное жестоко, не задумываясь, следовать каждому своему спонтанно возникшему решению. - Идем, я тебя провожу. Что твой брат? Все в порядке? Фуксия отрицательно качает головой. - Не в порядке. Он успевает дорисовать в уме картинку, о какой можно было только мечтать – Тит Гроун, запутавшийся ногой в переплетении корней и трав, упавший лицом в глубокую лужу и впустивший в легкие грязную, взбаламученную ливнем воду, в которой плавают сосновые иглы и дохлые жуки… Несколько коротких мгновений его согревает вожделенное видение, но Фуксия развевает его, объяснив, что случилось: - Это бедное дикое создание, ее убило молнией. - Какой ужас, - шепчет Стирпайк. Какая жалость, что ее, а не его, - думает он. *** Тянутся, сменяя друг друга, длинные осенние дни. Постепенно сходит на нет страшный ливень, затопивший нижние этажи Замка. С пасмурного неба еще падают редкие капли, но того буйства стихии уже нет, и вода медленно уходит в землю. Тит Гроун погружен в черную меланхолию, бродит угрюмой тенью, отдалившись от всех, даже от родной сестры. Все в Замке, кроме тех немногих, кто знает правду, убеждены, что в толпе ему стало дурно, и не помня себя он бежал в лес, где надолго лишился чувств. Зато Фуксия не схватила даже насморка, она слишком взволнована и слишком влюблена, чтобы холод чем-то повредил ей… Каждый вечер она незаметно ускользает на свидание, и встречи, к пущей радости Хранителя Ритуалов, становятся все более естественными, само собой разумеющимися… она все чаще говорит «мы», и все реже вспоминает о том, сколько ступеней общественной лестницы их разделяет. Прах сестер герцога Гроуна со всеми надлежащими их высокому сану почестями опущен в могилу, и кто, как не Стирпайк, произносил над останками торжественные, трогательные речи, отдав дань и их благородной непритязательности, и неустанной заботе о близких, и возвышенной скромности помыслов… Семейство Гроунов, едва ли способное восстановить в памяти лица давно умерших родственниц, внимало с благоговением. Но когда упал последний ком земли на крышку гроба, сострадание к их жестокой судьбе было похоронено там же, на родовом кладбище правителей Горменгаста. *** Доктор Прунскволлор мирно спал бы в своей постели и видел десятый сон, если бы у старика Ротткода не случилась среди ночи почечная колика. Не до конца разбуженный, со стоящими дыбом волосами он примчался в Замок в криво застегнутом сюртуке, из кармана которого задиристо высовывалась кисточка ночного колпака. Старик громко вздыхал, ворочался на кровати, но твердо верил во всемогущество герцогского придворного врача. Напоив пациента травяным составом, изготовленным по собственному рецепту, и пристроив ему на поясницу бутыль с горячей водой, а затем обождав, пока усталость сморит его в сон, доктор откланялся. Зевая во весь рот и обещая себе, вернувшись домой, немедленно завалиться спать и приказать слуге никого не впускать к нему до полудня, Прунсколлор зашагал через темную галерею, чтобы немного сократить дорогу. Замок был погружен в сладкий предутренний сон, и он завистливо вздохнул – счастливцы, никого здесь, кроме бедолаги-доктора, не вздумают растолкать в три часа пополуночи, не заставят натягивать сапоги и пытаться сонно попасть рукой в шустро уворачивающийся рукав. Стоило ему так подумать, как безмолвие расколол чей-то голос, и где-то этажом выше скрипнула дверь. Голос был женский, и Прунскволлор только добродушно улыбнулся – что ж, жизнь есть жизнь, с природой не поспоришь. Он прислушался и уловил приглушенный смех. Смех, как будто звучавший знакомо… так знакомо, будто он слышал его сотни, тысячи раз. - Фуксия? – пробормотал он себе под нос. – Нет, нет, девочка, не может быть. Все благодушие мгновенно спало с него, и доктор напрягся, пытаясь расслышать что-нибудь еще. Фуксия? Славная девочка, которая была ему как дочь? Да, она давно не девочка, и все-таки для него всегда останется таковой. Он осторожно поставил тяжелый сундучок с лекарствами и инструментами, с которым пришел к пациенту, и медленно двинулся в направлении, откуда, ему казалось, донесся звук. Доктор шел на цыпочках, неуклюже крадучись, прижимаясь к стене и вздрагивая от каждого звука – он бы умер от стыда, если бы любимица неожиданно положила ему руку на плечо и спросила «Доктор Прун, кого это вы здесь выслеживаете?». Так бы и вышло, едва пронесло - он едва не наскочил на принцессу, и был бы непременно замечен, если бы глаза ее не были плотно закрыты. Серебрившаяся в лунном свете, который сочился сквозь узкие филенчатые окна, она стояла на лестнице около двери, которая вела в ее комнаты, прислонившись спиной к стене. Не одна. Доктор неслышно метнулся в сторону и скрылся за углом, потом несмело высунулся и одним глазом взглянул на открывшуюся ему картину - дорого бы он дал, чтобы поставить себе диагноз «галлюцинации от недосыпа и переутомления». Фуксия Гроун увлеченно целовалась. Кроме нее, в процессе активно участвовал Мастер Ритуалов, чью тощую угловатую фигуру трудно было не узнать с первого взгляда. Не в силах смотреть, как самая чудесная, самая искренняя девушка из всех, кого он когда-то знал, обнимает самого отталкивающего из людей, когда-либо встречавшихся на его жизненном пути, доктор отвернулся. Вмешаться, но что это теперь изменит? Смолчать? Нельзя позволить ей стать игрушкой в этих обезображенных руках, но как спасти ее и не разбить ей при этом сердца? Прунскволлор стоит, покачиваясь и горестно уткнувшись носом в платок. «Бедная девочка, что же ты делаешь…», - шепчет он. *** Вся решимость семейного лекаря без утайки рассказать об увиденнном, растаяла без следа, когда он застал герцогиню в обществе сына, который понуро, безо всякого выражения на осунувшемся лице выслушивал поучения. Вникнув в суть недовольства, доктор с осуждением поджал губы. По всему выходило, что Стирпайк пожаловался на Тита, чей долг был выучить текст для утренней церемонии, но юноша так и не сумел связать и двух слов, не подглядывая в спасительный листок, так что Хранитель Ритуала снимал с себя ответственность за то, что грядущий день пройдет в точности согласно Книге. Герцогиня жестом велела ему остаться, и Прунскволлор вынужден был слушать, как она распекает юношу, требуя сосредоточиться, взять себя в руки и, наконец, повзрослеть. Как волны о каменный валун, разбивались ее слова об угрюмое равнодушие сына. Воля герцогини сильна, но еще сильнее стремление юноши освободиться от удушающих оков. - Иди, - охрипнув от потока гневных слов, приказала леди Гертруда. – Иди, Тит, и не позорь Горменгаст. Проводив удаляющегося Тита взглядом, тяжесть которого заставляла юношу горбиться и втягивать голову в плечи, будто в ожидании окрика, герцогиня медленно повернулась и в упор посмотрела на Прунскволлора. Доктор неловко кашлянул, словно прочищая горло. Глаза его за толстыми стеклами очков беспокойно забегали. - Леди? – неуверенно начал Прунскволлор, испытывая неимоверную робость перед столь величественной особой, в присутствии которой он казался себе таким маленьким и нелепым, что хотелось спрятаться. Помедлив, герцогиня резким кивком головы выпроводила охрану, оставшись с ним наедине. - Вы слышали? Доктор, вздыхая, ответил утведительным кивком. - Я приняла решение, Скволлор, - бросила она коротко. Мясистый лоб герцогини словно сполз на переносицу, собравшись толстыми складками. Ее хмурый вид никому не предвещал добра. - Какое, леди Гертруда? – вежливо поинтересовался доктор, понимая, что ему не удастся избегнуть чести стать первым, кто ознакомится с волей матери герцога Гроуна. Ему вовсе не хотелось знать, что за идею породил загадочный мозг леди Гертруды, сонный, но способный на неожиданное озарение. - Оно касается Тита, - веско произнесла герцогиня, подступая ближе к собеседнику, так что он невольно отступил назад, словно инстинктивно ощущая опасность. - Ах, Тита… - пробормотал доктор себе под нос и слегка вздрогнул, когда понял, что ошибся насчет намерений герцогини. Ему казалось, мысли ее должны быть заняты совсем иным… впрочем, с чего бы? Прунскволлор нервно сорвал с носа очки и начал протирать их с такой энергией, что мог бы отполировать кусок гранита, не только гладкое стекло. Гертруда, не обращая внимания на явное волнение собеседника, продолжила со все крепнущим воодушевлением: - Не секрет, что мальчик отбился от рук. С ним не сладить. Сначала его бегство с день Раскрашенных Скульптур. Теперь еще это… Да, возможно, я плохая мать. Возможно, я дурно воспитала его. Не привила почтение к законам и традициям, не научила уважать старших и исполнять их волю. С этим теперь ничего не поделать. Он слишком большой, чтобы розгами внушить ему необходимость послушания. И слишком своевольный, чтобы убедить по-хорошему, взывая к его лучшим чувствам. Видит бог, я пыталась. Все мы пытались. Мне жаль это признавать, Скволлор, но мне неизвестны методы воспитания, которые могут так или иначе воздействовать на моего сына. Его наказывали, его убеждали, его просили. К нему были добры. К нему были суровы. Но он таков, каков есть. Что ж, я дам ему возможность убедиться, что он гонится за собственной тенью, что он поддался на пустую иллюзию, будто за стенами Горменгаста его ждет нечто ему неведомое и невыразимо прекрасное. Пусть поищет свой мираж. Пусть убедится, что сон нельзя потрогать руками. Я отпущу его! - Отпустите? – вскрикнул Прунскволлор, забыв даже о почтительности. – Отпустите, но куда? Смерив доктора ледяным взглядом, в котором сквозила нотка презрения, герцогиня отошла и опустилась в кресло. Белая ворона тут же спикировала на ее плечо, зарывшись клювом в густые рыжие кудри, и со стороны выглядело, будто птица нашептывает ей что-то на ухо. Когда Гертруда заговорила, всякая горячность пропала из ее речи, и она снова стала взвешенной и спокойной. - В путешествие, Прунскволлор, в путешествие. Естественно, у Тита есть обязательства перед Горменгастом. Но я не думаю… хорошо, будем называть вещи своими именами – я не думаю, но надеюсь, что если мы проявим по отношению к нему добрую волю и снисходительность, то и он как мальчик с чистым и честным сердцем, а в это я безоговорочно верю, не сможет подвести наши чаяния. Он вернется и будет править Горменгастом. Мы дадим ему год. Как раз столько времени, чтобы он стал по-настоящему взрослым и способным править самостоятельно. И я надеюсь, через год он вернется к нам помудревшим, избавленных от ложных надежд, что ему показали только малую, худшую часть мира. - Разве это не опасно? - Нынче все опасно. И это не более, чем что-либо другое. Ехать, оставаться… Скволлор, я не так уж уверена, что Горменгаст безопасное место, где можно спать спокойно и уверенно смотреть в завтрашний день. Особенно после смерти Флея. И после того, как леди Кору и леди Клариссу нашли в столь… непристойно изъеденном мышами виде. - Понимаю, леди Гертруда. Зерна зла проросли и окрепли… - Не нужно поэзии, Скволлор. Я бы предпочла голые факты, безо всяких прикрас и пышного словоблудия. Но фактов-то я как раз и не слышала. - Простите, моя леди… Герцогиня рассеянно кивнула. - Я рада, что вы меня поняли, Скволлор, и что вы готовы исполнить свой долг. Горменгасту понадобятся ваши услуги и не единственно в качестве лекаря. Можете быть свободны. Завтра глашатай объявит мою волю на площади, во время церемонии благословения рассветного часа. Доктор потянулся за тростью, но замялся и виновато взглянул на госпожу, исподлобья, будто ребенок, готовый просить прощения за шалость. - Л-леди Гертруда? – от волнения он начал сильно заикаться, так что даже имя герцогини в его устах прозвучало то ли Герудой, то ли Гретудой, и она нетерпеливо нахмурилась. - Да? - Юный герцог… - неуверенно начал доктор, оглядываясь на двери, словно прикидывая пути отступления на случай, если герцогиня примет его слова излишне близко к сердцу. Если таковое у нее, конечно, имеется. – Герцог, он… - Через неделю отправляется в путешествие. Это окончательное решение, - отрезала леди, вздернув массивный подбородок, – она решила, что Прунскволлор собрался уговаривать ее не отсылать мальчика навстречу недоброжелательному, чуждому внешнему миру, где не чтят ни традиций, ни душевного спокойствия. - Да, да, понимаю. Я не о том. - О чем же тогда? - Я тут подумал… - Что? - Принцесса… - Что принцесса, Скволлор? – фыркнула герцогиня со всевозрастающим нетерпением. - Говорите толком. - Пытаюсь, моя леди. Не кажется ли вам разумным, чтобы леди Фуксия сопровождала брата? Она… старше, она любит его всем сердцем и не даст ему совершить поступок, о котором он смог бы впоследствии пожалеть. И юного герцога тоже, возможно, сдержит… я так думаю, что ему также будет весьма кстати присутствие рядом родного человека. - И Фуксии тоже не терпится уехать из дому? - Фактически… я не знаю, леди Гертруда. - То есть, Скволлор, это целиком и полностью ваша идея? Отослать Фуксию? - Нет, леди Гертруда… То есть да, моя, но не отослать, а просто как бы… не разлучать их на большой срок, ведь они с братом так дружны… - промямлил доктор, начиная краснеть под пытливым взглядом герцогини. - Почему у меня ощущение, что вы недоговариваете? – гневный тон полоснул доктора, будто ножом, и краска стыда и обиды густо залила его бритые щеки. - Право же, моя леди… - герцогиня только отмахнулась, перебив его на полуслове: - Вы никогда бы не предложили отправить девицу в опасный путь под охраной одного лишь капризного мальчишки, не будь у вас на то веских причин. Не возражайте, Тит и есть капризный мальчишка, и не о чем тут спорить. Тем более, вы никогда не предложили бы отослать прочь Фуксию, к которой, знаю, искренне привязаны, не испросив прежде, что она сама думает по этому поводу. У вас, уверена, есть причина. И я готова ее выслушать. Сейчас. - Поверьте же, я не… - Не верю. Позвольте, угадаю, ваше предложение как-то связано с этим молодым человеком, Стирпайком? Он увивался вокруг моей дочери еще сосунком. Он досаждает ей? Она вам пожаловалась? - Что вы, леди Гертруда, леди Фуксия ни на что не жаловалась... я просто думал, может быть, так будет лучше для обоих молодых Гроунов. Отвлечься. Сменить обстановку… - Вы увиливайте, Скволлор, лгать вы все равно не умеете, - герцогиня возмущенно хлопнула ладонью по деревянному подлокотнику, и Прунскволлор чуть не подпрыгнул на месте. - Я и не пытаюсь, моя леди, - взмолился он, утирая платком капли пота со лба. - Верно. Вы пытаетесь не лгать. И не говорить правду. Так что же? Если Фуксия не жалуется, то быть может… уж хотите ли вы сказать, что моя дочь благосклонна к этому выскочке? Или… взгляните-ка мне в глаза, Скволлор! В глаза - мне, а не в пол! Ну! Вот значит как… Они любовники? - Я не утверждал ничего подобного, леди Гертруда! - Тогда, может быть, вы скажете четко и громко, что отрицаете это? А не будете прожигать взглядом паркет? - Но откуда мне знать, мадам? Я же не дух вездесущий! - Понятно. Откуда вам знать. Да. Понимаю. И чего вы дожидались, Скволлор?! – яростно прогремела герцогиня. – Чего, могу я узнать? Может быть, вы надеялись, что если промолчать и обождать, то все как-нибудь само образуется? Рассосется, как след от синяка? Так? - Леди… - взмолился он. – Поверьте, я и сам… буквально вот только-только… узн… заподозрил. Лицо Гертруды стало белее мела, когда она подалась вперед, испытующе глядя на растерянного собеседника, разрывавшегося между желанием защитить любимицу от опасности и страхом подвести ее, выдав матери ее секреты. Впрочем, отыграть назад было невозможно. Герцогиню нельзя было удовлетворить сказкой, будто он вовсе не то имел в виду. - Что вы знаете? Что вы видели? – потребовала она ответа. Доктор молчал… если бы – ох, если бы только он был смелее и решился поговорить с Фуксией как в прежние времена, начистоту, еще когда прочитал тетрадку со стихами... Но он недооценил то, на какую храбрость способна любящая женщина. И каким осмотрительным, каким коварным может быть Секретарь. Если бы он тогда не отнесся к открытию снисходительно, как к блажи одинокой, впечатлительной девочки… но поздно, поздно себя ругать. - Фактически… ничего, - сказал он усталым безжизненным тоном. - Довольно выкручиваться! - Просто… просто видел их вместе. Наедине. Довольно поздно. Больше ничего! - Почему нужно клещами тащить из вас правду? Поздно! Насколько поздно? - Э… я на самом деле… - Скволлор! – рявкнула она так грозно, что затрепетали древние стены. - Под утро. Из разгневанной фурии герцогиня вдруг, сникнув и побледнев, превратилась в усталую немолодую женщину. - Вот значит как, - пробормотала она, откидываясь на спинку резного кресла и поднимая полные руки к вискам, сжав их костяшками пальцем, словно пытаясь не дать голове разломиться пополам. – Я всегда знала, что упустила в чем-то Фуксию. Что она себе на уме. Что мы с ней никогда не были особенно близки. Смирилась с этим. Но я всегда думала – моя Фуксия умная. Фуксия ответственная и рассудительная. Душой она не с нами, но всегда сделает все, что потребуется от нее, ибо Фуксия воспитана с сознанием своего долга перед семьей и перед Горменгастом. А теперь оказывается, что пока Тит, его безрассудство и непочтительность, занимали все наше время и наши помыслы, моя кроткая дочь учинила настоящий бунт. Прунскволлор жалобно смотрел на хозяйку замка, прижимая к сердцу очки, будто величайшую драгоценность. Затем, казалось, он вспомнил, где находится и в какой попал переплет, и, со вздохом водрузив очки на нос, доктор проговорил: - Леди Фуксия очень хорошая. Но в замке у нее нет ни друзей, ни хотя бы сверстников, с которыми она могла бы общаться… - Моя дочь стоит несоизмеримо выше других, и не может уронить свой титул, болтая по пустякам с кем попало. Так испокон века жили женщины из рода Гроунов. И так будет продолжаться вечно, пока стоит Горменгаст. Или вы видите, как вокруг меня вьются друзья и потешают меня веселыми шутками или легковесной беседой? Полуотвернувшись в сторону окна, чтобы скрыть от герцогини горечь, которая жгла горло хуже хинной настройки, Прускволлор украдкой вздохнул. У герцогини были ее кошки, ее птицы. Наконец, у герцогини были ее дети. У Фуксии не было ничего. Сердце его сжималось от жалости и одновременно ужаса перед опасностью, которой она подвергалась. Он был почти уверен, что за годы отшельничества Флей не выжил из ума, и что у юного Тита чутье развитое, еще полудетское, а дети умеют различать дурных людей и хороших… А Тит боится и ненавидит Стирпайка. Ну а Фуксия, как же она не видит… неужто она напрочь лишена чувства самосохранения? Или все еще видит Мастера Ритуалов живым забавным мальчишкой в возрасте Тита, хотя он давно растерял и живость, и шаловливый огонек в глазах. Но для принцессы он все тот же - юноша, не похожий на других. Искавший ее общества. Скрасивший ее одиночество, ее тоскливое вечное девичество, смягчивший отчаяние запертой в клетку птицы. Если бы это только был не Стирпайк… кто угодно, только не он, и доктор смолчал бы и навсегда похоронил в сердце ее тайну. - Но леди Фуксия поневоле могла потянуться к… этому человеку, - печально проговорил доктор, вспоминая, как пятнадцать лет назад – или больше? – оба, принцесса и беглый поваренок, появились у него в гостях. Еще такие дети, наивные, непосредственные, полные жизни. К обоим судьба была немилосердна. А Фуксия – уж она-то точно заслуживала лучшей участи… - Они… почти одних лет, у них много общего… то есть, хотел сказать, им есть о чем поговорить, - поправился Прускволлор, смущаясь под сердитым взглядом немолодой женщины, грозно потемневшем, когда он неосторожно произнес «общее» - и действительно, какое уж тут общее, когда речь идет о принцессе и безродном выскочке, да еще и обезображенном пожаром. Но приступ негодования быстро минул, слишком горькую весть принес он матери Фуксии Гроун. - Я не смогу этого понять, Скволлор. Даже если не касаться его внешности, Тит наверняка поделился с ней своими… домыслами. - Смею предположить, что леди Фуксия не склонна верить, как вы говорите, домыслам. Даже если они звучат правдоподобно. Ведь даже вы, моя леди, верите в них не до конца. Герцогиня передернула плечами, то ли в знак согласия, то ли сердясь на непонятливость придворного. - Что ж, Скволлор… вы правы, Фуксию необходимо отослать. Как можно скорее. Пока не случилось беды. Хотя бы на год, а за это время мы с вами, Скволлор, должны будем проделать большую работу. Мы должны избавиться от этого… Стирпайка. Навсегда. - Избавиться? – переспросил он беспокойно. Перед глазами почему-то возник мешок, вроде того, в котором топят еще слепых новорожденных котят. «Избавиться». - Да, избавиться. Вы упоминали о том, какие подозрения высказывал Флей, я прекрасно помню. Что ж – если в течение года найдутся доказательства его вины, то Стирпайк будет казнен. Если не найдутся, тем лучше для него, мы ограничимся тем, что вышвырнем его вон. Все ходы и трещины в замке нужно заделать, нечего делать из Горменгаста никчемную кладовую, куда любая крыса может пробраться незамеченной и изгадить припасы. Хотя мы приняли решение простить Флея, выказавшего преданность нашему дому, все же мне неприятно сознавать, что он шпионил тут, будучи никем не замеченным. Но, так или иначе, мы не можем избавиться от Секретаря до тех пор, пока никто не готов полноценно заменить его. Или, по меньшей мере, пока у нас не будет человека, который подавал бы надежды, что в ближайшее время сумеет заменить его. Он должен подготовить себе смену. - Леди… вы хотите навязать Стирпайку ученика? - Именно так. - Могу предположить, что он будет всеми силами сопротивляться этому… - Кто будет спрашивать, нравится это ему или нет? - Боюсь предположить, что он может сделать, если почувствует, что его могут сместить в любой момент. - На то в реке и щука… потому я и сказала, Скволлор, что нам с вами предстоит большая работа, большая и важная. Мы должны проследить, чтобы мой приказ был выполнен как должно, и никакая досадная случайность не свела на нет наши усилия. - Да, леди Гертруда. Вы конечно правы. Только одно замечание… год - не мало ли? Сам Стирпайк много лет учился у Баркентина. И ему потребовались годы, что овладеть искусством Мастера Ритуалов. - Мы не можем позволить себе роскоши ждать много лет, Скволлор. Я подумаю, кто из наших приближенных достаточно надежен и сообразителен. Особенно первое. Довольно с нас Стирпайков, которые воображают себя умнее прочих. Это должен быть человек абсолютно преданный Горменгасту. И лишенный всяческих амбиций. Не слишком юный, чтобы не попал под влияние Стирпайка. Не слишком старый, чтобы мозг его быстро впитывал знания, а плоть дала здоровое потомство. Мастер Ритуалов – испокон веку наследственная должность. Я желаю, чтобы так это и оставалось впредь. *** Наступает утро, и в назначенный час Гроуны, с трудом преодолевая сонливость, собираются на церемонию – все, кроме Тита. За ним посылают слугу, но он возвращается ни с чем – молодого герцога нет в его комнате. Разыскать в хитросплетениях помещений и переходов того, кто не склонен немедленно найтись, невозможно. Нарушение священных традиций исторгает у Хранителя мученический вздох, но Ритуал превыше всего – он сам произносит все нужные слова. Слова герцога. Стоя на месте герцога. Воображая себя им. *** За трапезой герцогской семьи Стирпайк обычно приглядывал лично, сфера эта была слишком тонкой, чтобы перепоручить это важное дело слугам, не чувствовавшим принципиальной разницы, как подавать блюда, стоя слева или справа от герцога, в каком порядке, и что при этом говорить. Пращуры Гроунов, должно быть, не были чужды чревоугодия, потому что добрая треть их распоряжений касалась приема пищи. Он не испытывал скуки, изо дня в день наблюдая, как Тит уныло ковыряется в тарелке, теряя аппетит под его внимательным цепким взглядом, как у ястреба, всегда готового спикировать на зазевавшуюся добычу – или на мальчишку, который попытается нарушить веками установленную последовательность действий. Это были полезные полчаса – он посвящал их раздумьям, наблюдению за Гроунами, которые нет-нет, да перебрасывались парой слов, которые он всегда мог расшифровать, дополнив тем, что тайком сумел подсмотреть. Интересно было понаблюдать за Фуксией – благовоспитанная леди держалась со спокойным достоинством, и догадаться, что она распростилась с девичьей честью, было невозможно. Его забавляло, что Фуксия так хорошо наловчилась лгать родным. И радовало, потому что такая союзница заметно повышала шансы на успех его начинаний. В таком, вполне благодушном расположении духа его и застало заявление герцогини, прозвучавшее, как гром среди ясного неба. - Тит Гроун, через неделю ты покидаешь Горменгаст, - произнесла она безо всяких предисловий своим четким, низким голосом. Воцарилось молчание, юноша смотрел на мать недоумевающим, растерянным взглядом, в котором не было ни проблеска надежды. – Мы приняли такое решение и собирались объявить об этом во всеуслышание еще утром, во время церемонии, которую ты позволил себе пропустить, - повторила она с нажимом. – Ты и твоя сестра покидаете замок. У вас обоих есть срок до совершеннолетия Тита. Как взрослый человек с развитым чувством долга, ты, Тит Гроун, должен помнить, что Горменгаст нуждается в тебе. И через год ты вернешься сюда. Чего бы это тебе не стоило. Брат и сестра переглянулись. Затем Фуксия искоса глянула в сторону, словно ища поддержки, но Стирпайк предусмотрительно подался назад. Он и сам нуждался в том, чтобы подумать и придти в себя. - Мама… - осторожно начала принцесса. Но герцогиня оборвала ее. - Я все сказала, Фуксия. Тут ничего не обсуждается. Ты старшая, и Тит находится на твоем попечении. Отправляйтесь. - Это правда? – недоверчиво спросил Тит. – Это… не какая-то шутка? Ледяной взгляд матери был ему единственным ответом. - Значит, правда? – начиная дрожать от предвкушения, переспросил герцог. – И… ритуалы? Мне не нужно будет ничего делать? Это правда? Они останутся в Горменгасте? - Останутся в Горменгасте, - подтвердила Гертруда. – До твоего возвращения. Стирпайк перевел дух. Он уже подумал было, что герцогиня сошла с ума и учинила мятеж, по сравнению с которым его собственные честолюбивые притязания были невинной шалостью. Значит, около года. Без герцога. С усеченными обрядами, без главного их действующего лица… Год – это много… достаточно, чтобы отвыкнуть от чего угодно и освободиться. Или, напротив, попасть под еще больший гнет. - Чтобы твоя учеба не застопорилась, и ты не вернулся в Горменгаст настоящим неучем, с вами отправится профессор Катфлаэур. Его уже поставили в известность. Он будет давать тебе уроки - ровно столько, сколько необходимо. И, надеюсь, его опыт поможет вам с сестрой не опозорить Горменгаст какими-нибудь детскими выходками. - И куда мы должны направиться? - подала голос Фуксия, мрачно отодвинув блюдо с нетронутым завтраком. - Это ваше дело, - сухо ответствовала Гертруда. – Тит желал свободы. И теперь у него ее больше, чем он может охватить. И лицо Тита просветлело так же, как потемнело в тот же миг лицо его родной сестры. *** Незаметно улизнув из обеденной залы, Стирпайк взбежал по лестнице, торопясь оказаться в одиночестве. Снова он не там ожидал препятствий! Мыслями герцогини он почти не интересовался, и не учел, что она тоже может оказаться непредсказуемой. Кто бы мог подумать, что в этой женщине живы материнские чувства, он-то думал – леди Гертруда высеченное из безжизненного мрамора воплощение традиции, абсолютно равнодушное к сыновьему нытью. Но она решила предоставить упрямому мальчишке поблажку, невиданное дело... Да, неожиданный поворот, ничего не скажешь. И мысли Стирпайка обратились к собственным планам, которые следовало быстро и вдумчиво пересмотреть. Тита не будет здесь, не будет долго, и при хорошем раскладе – он вообще никогда не вернется, мало ли что может произойти там, за пределами Горменгаста, что за опасности могут его там ждать! Он избавился от него! Так легко, безо всяких усилий! Просто вытеснил его из собственного дома, принудил герцога ощутить себя лишним и ненужным, заставил испытывать постоянный страх и отвращение, которые погнали его прочь в поисках лучшей жизни. И теперь только герцогиня может противиться его полновластному воцарению в Горменгасте, но, надо думать, она немолодая, усталая и целиком погруженная в себя женщина, с которой несложно будет справиться. Она уйдет на второй план, или уйдет вообще, и тогда ему останется только воспользоваться анархией и надеть на себя корону, и Горменгаст покорится воле нового правителя… Внезапно вспыхнувшая радость утихла быстрее, чем костер, в который щедро плеснули из ведра. Сквозь радужные мысли пробилась другая, темная мысль, испортившая ему мгновение торжества. И Фуксия тоже уедет. Конечно, можно захватить власть и без того, чтобы жениться на одной из Гроунов… Но он так привык к мысли, что она будет королевой, что кажется, она стала неотделима от его мечты. Всякий раз, когда он заглядывал в воображаемое будущее и видел себя в ореоле почета и славы, приличествующей Герцогу, ему смутно виделся позади женский силуэт, закутанный в алый бархат, и он принимал как должное, что принцесса Фуксия станет живым доказательством законности его правления и матерью наследников, в правах которых никто и никогда не усомнится. Без нее картина стала неполной. Словно несколько звеньев выпало из совершенной мозаики, сделав из великолепного произведения искусства просто надбитую картину, которую стыдливо прячут в чулан. Придирчиво вслушавшись в недовольное роптание внутреннего голоса, Стирпайк нахмурился. Кажется, он непозволительно расслабился в течение последних недель. Эта связь плохо воздействовала на него, так что, быть может, и к лучшему, если обстоятельства силой оборвут ее. Слишком опасно проявить слабость. Слишком легко, находясь в одном шаге от воплощения своих дерзких планов, забыться, зажить сегодняшним днем. Наслаждаться властью второго человека в королевстве, обладать девушкой, которая стояла на самом верху, любила его и предпочла более знатным и привлекательным, что почти излечило раненое самолюбие, – не очень-то приятно быть пугалом, от которого отворачивались с неловкостью, не зная, как смотреть ему в лицо и не поморщиться. Но он был только вторым, даже третьим, если посчитать и герцогиню, которая сегодня показала, что рано списывать ее со счетов. А желал он быть первым и никаким другим. Торопливо прошмыгнув мимо лениво позезывающих стражников, не особо усердствовавших на дежурстве, Стирпайк поднялся в комнату под крышей, куда обычно приходила Фуксия. Он не сомневался, что после таких вестей она немедленно прибежит к нему – за помощью, за советом. Удерживать ее, подбивая на неповиновение материнской воле, или отпустить? Если бы заранее знать, чем обернется в будущем избранный им путь. В Фуксии он не ошибся – вскоре донеслись быстро приближающиеся шаги. Заложив руки за спину и скорбно опустив голову, Стирпайк отвернулся от двери, оставив ее чуть приоткрытой, и уставился в окно с самым убитым и покорным судьбе видом, какой только мог изобразить, чтобы выиграть время на размышления и понаблюдать за принцессой. Вопреки обыкновению, в комнату не вплыла гордая, знающая себе цену молодая леди, а влетел небольшой разгневанный смерч. - Что теперь? – выкрикнула принцесса с не свойственной ей запальчивостью. Он с нарочитой медлительностью повернулся: Фуксия, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, ждала от него ответа. И похоже, считала, что его священный долг – мгновенно и без колебаний разрешить затруднение. Ожидавший совсем другого: слез, может быть, жалоб… ужаса и отчаяния, и приготовившийся сетовать на трагическую несправедливость рока, Стирпайк спешно стряхнул с себя неуместный образ романтического принца, чью невесту непреклонные родители выдают за короля соседнего государства или совершают еще какое-нибудь надругательство над высокими чувствами. Когда маска притворного отчаяния упала, досада исказила его черты, и он спросил вполне естественным, резковатым тоном:. - Ты спрашиваешь об этом у меня? Это твоя мать придумала. - Скажи им, что это против традиций. - Твоя мать отлично знает, что это против традиций. Мне посадить ее в карцер? - И ты предлагаешь мне уехать? – воскликнула девушка. - А ты предлагаешь заковать тебя в кандалы и запереть в башне? - Стирпайк, у тебя злое чувство юмора. - Наверное, - он мрачно кивнул. - Если бы отсылали тебя, ты нашелся бы что сделать. - Фуксия, еще раз: я не могу связать тебя и не выпускать. И никто не может. Попробуй для разнообразия взять и сказать своей матери «нет». Что ты не хочешь никуда ехать. Что ты не нянька своему брату. И что ты не прислуга, чтобы приказывать тебе собирать вещи и… катиться прочь из замка. - Неужто это ты мне предлагаешь? Взять и сказать «нет»? – ядовито заметила Фуксия. – «Да-да, сию секунду, ваша светлость. Будет сделано, господин секретарь. Я в вашем распоряжении, леди Гертруда!» Стирпайк на мгновение онемел. Никогда прежде ему и в страшном сне привидеться не могло, что Фуксия станет его передразнивать. Но вот дождался – она сидит перед ним: красная, негодующая, тяжелый бархат юбки кровавым водопадом стекает по краям грубо сколоченного стула, - и ее лицо искажает поддельно-угодливая гримаса. - Хорошо, - проговорил он зло. - Хочешь по-моему? Пусть. Тогда соглашайся. Улыбайся, побольше рассказывай о нетерпении, которое гложет тебя. Изображай воодушевление. Советуйся со всеми подряд, что тебе может понадобиться в дороге. Примеряй дорожные платья. Тяни до последнего дня. Пока не вмешается досадный, но непредвиденный случай – что поделаешь! Фуксия побледнела, выступивший было румянец отхлынул от щек, и теперь она смотрела на него с внимательным, испытующим выражением. Словно искала в его словах нечто большее, чем они содержали на поверхностный взгляд. - И какой… несчастный случай со мной произойдет? – спросила она со сдержанной иронией. Но он не собирался играть с ней в эту игру, так что ответил совершенно серьезно: - Если план в целом тебе нравится, то через день-два я подберу что-нибудь подходящее. Еще пару дней на репетиции. И сможешь предъявить номер взыскательной публике. Разобраться, правда или не правда, они не успеют. Когда разберутся, будет поздно. Зная герцогиню, даю руку на отсечение, что Тит отправится ни минутой позже, чем решено. Тем более, время, отведенное на путешествие, ограничено – раз твоя мать хочет, чтобы свое восемнадцатилетие он отметил как положено, в замке и согласно всем обрядам. Тебе решать. Принцесса молчала. Стирпайк терпеливо ждал ответа. - Обмануть всех? – нерешительно проговорила она. – Маму? Доктора? Тита? Они будут переживать из-за меня… - Недолго, - он пожал плечами. – Ты скоро поправишься – как только твой братец скроется за горизонтом. Возможно, тебя заподозрят в притворстве, возможно, даже выскажут вслух сомнения. А ты будешь все отрицать. Главное, что тебя никто не пошлет догонять брата, а думать – пусть думают, что хотят. Если ты хочешь остаться, это лучшее, что ты можешь сделать. - Наверное, да. Да, боюсь, ты прав. Я бы не хотела лгать, но спорить с мамой бессмысленно. Стирпайк искоса взглянул на нее, еще не совсем веря, что не ослышался, и Фуксия действительно соглашается на подобную авантюру. Однако вид у нее был убитый, но покорный судьбе – принцесса готова была принести в жертву свою честь, лишь бы не расставаться с ним. И сознавать это было приятно. - Значит, да? – уточнил он на всякий случай – вдруг все-таки, как бывало, принял желаемое за действительное. Ответом был безрадостный кивок, но этого Стирпайку было более чем достаточно.
|
